Белый отель
Шрифт:
Он просил у нее дружбы, но боялся, что она неправильно его поймет, если он выразится прямо. Может, большего, чем дружба. Если так, то она не должна уклоняться, надо попытаться утешить его. Лиза была крайне напряжена, обдумывая, как бы ей ответить на его призыв. Она решила, что лучше всего написать ответ в свободном, дружеском духе, обращаясь непосредственно к событиям, рассматриваемым в истории болезни, – и просто подождать, что будет дальше.
16 июня 1931 г.
Дорогой профессор Фрейд,
Была до глубины души тронута Вашим добрым и великодушным письмом. Комплимент по поводу
В последнее время я только и делаю, что снова и снова вспоминаю тот вечер, когда началась моя «истерия». Я припомнила еще несколько подробностей, которые могут оказаться Вам полезными при написании Приложения. Во-первых, я (как уже говорила) была счастлива при мысли о том, что, может быть, я не еврейка. Даже этого «может быть» было достаточно, чтобы с чистой совестью безоглядно отдаться мужу и с Божьей милостью вынашивать его ребенка. Прежде меня тревожило приближение его отпуска (Вы были правы). До него оставалось меньше месяца. В своих письмах он убеждал меня «пойти до конца». Я не могла винить его за это, все было вполне естественно. Но самая мысль об этом была мне ненавистна. Теперь, однако, благодаря неопределенности своего происхождения, я чувствовала, что могу согласиться, и, вернувшись от тети домой, написала ему страстное письмо.
Но, когда я заснула, у меня снова были ужасные кошмары. Видите ли, появились и другие вещи, от которых мне делалось не по себе. Одной из задач Вилли было выступать обвинителем против дезертиров, и он только что выиграл дело, а это означало, что беднягу-солдата расстреляют. Он подробно расписал мне свою блестящую речь, убедившую трибунал, – он явно восхищался собой. Меня тошнило. Я не могла «совместить» человека из письма с воспоминаниями о его мягкости. Так что не явились ли боли, начавшиеся в ту самую ночь, результатом моих хаотических чувств? Может быть, подавление знания здесь ни при чем? (Мне очень хорошо удается подавлять знание о неприятных вещах: однажды я «забыла» – час спустя, как прочитала об этом, – что мой партнер женат на той, кого я замещала по причине ее нездоровья. Всего лишь из-за безосновательных фантазий о том, что у меня с ним случится роман! Но эти удобные провалы в памяти вовсе не делают меня больной.)
Может быть, когда Вы помогли мне «раскопать» связь моей матери, я почувствовала себя лучше просто из-за того, что была взволнована тем, как это проясняет все тайны? Прояснение! Anagnorisis 43 ! Я только что пела в новой оратории под названием «Царь Эдип» – что вы на это скажете?! Мне всегда нравилась идея прояснения. «Больше света! Больше света!» Больше света – и больше любви.
Что Вы об этом думаете? Это только смутные идеи, и я совсем в них не уверена.
43
* Переход от незнания к знанию.
Трагедию, связанную с Вашим коллегой, я, конечно, сохраню в полной тайне. Несмотря на нее, Ваше письмо звучит более жизнерадостно, – надеюсь, это означает, что со здоровьем у Вас стало лучше. У меня все в порядке. Тетя Магда волнуется – из Соединенных Штатов приезжает в отпуск мой брат. Ее жизнь теперь не очень-то богата впечатлениями. Но мы не совсем одни – у нас живет кошечка, озорная и пушистая. К сожалению, у тети из-за нее появилась сыпь, и ей придется подыскать другой дом. (Кошке, разумеется!) Иногда мне очень хочется оказаться в более располагающем обществе. Я бы многое отдала за одну из наших бесед в прежние дни. А сейчас меня ждет тетя, чтобы разложить пасьянс на двоих. Это не позволяет мне уступить своей слабости к сочинению длинных и бессвязных
С сердечными пожеланиями,
Лиза.
Отправив письмо, она испытала жестокое, но уже знакомое чувство. Это было кажущееся воспоминание о сомнительной части ее сна – или же боязнь ее припомнить. Единственным утешением было то, что она не слишком разоткровенничалась. Но ответа она не ждала, и он не пришел.
Лиза и ее тетя принимали у себя двух седовласых американских туристов, Джорджа и Натали Моррис. Джордж занимал ответственный пост в автомобильной компании в Детройте и весьма преуспевал. У Натали даже была норковая шуба.
«Не знаю, что они здесь делают, – писала она Виктору.– Мне все время кажется, что они вот-вот достанут маленькие американские флажки и начнут размахивать ими на улицах. Один мой приятель из Нью-Йорка встретился с ними и был неприятно поражен их резким американским акцентом. Они скучают по молочным коктейлям в своей угловой аптеке. Они не представляют, как мы живем в такой крохотной, обшарпанной квартире (наверное, она усохла с тех пор, как они жили здесь с детьми после войны!). Они страшно боятся заболеть дизентерией. Натали нигде не может завить и покрасить волосы. Джордж тщетно просматривает зарубежные новости в поисках результатов бейсбольных матчей. У нас с ним нет ничего общего, даже воспоминаний. Такое впечатление, что мы живем в разных измерениях. И как это мы вышли из одной утробы? Я не смогла заставить себя поцеловать его щетинистую щеку на вокзале, и мы просто пожали друг другу руки. Meine Bruder 44 ! Чтобы приободриться, читаю «Inferno» 45 . Тетя Магда, конечно, очень рада. Для нее он все тот же племянник Юрочка, к тому же теперь ей есть с кем еще поговорить».
44
* Мой брат (нем.).
45
* «Ад» (итал.), песнь первая «Божественной комедии» Данте.
Выдержав две недели их пребывания, Лиза наконец поняла, зачем они приехали. Его дети покинули родительское гнездо, и Джордж, достигший климактерического периода, чувствовал себя одиноким и ненужным. Он хотел, чтобы Лиза и тетя поехали с ними в Соединенные Штаты. Он даже запасся для них разрешениями на въезд. Лиза могла бы преподавать музыку: там для этого масса возможностей. Джордж выдвинул это предложение как-то вечером за обедом, а Натали поддержала его своими доводами. Она добавила, что мечтала бы забрать и своих родителей из Москвы, но это, к сожалению, невозможно.
Лиза решительно отвергла их приглашение. Но тетя Магда была им тронута и обещала поразмыслить. В конце концов, после долгих переговоров с племянницей, то и дело прерываемых слезами, она согласилась. С щемящей тоской решалась она оставить Лизу, покинуть Вену. Но, собственно говоря, последней она уже давно не видела, разве что из окна, потому что лестница стала ей не по силам. Из тех, с кем она дружила, а это в основном были вдовы и старые девы, «иных уж нет, а те далече...» – включая ее ближайшую подругу, Лизину учительницу пения, которая вместе с детьми эмигрировала в Америку. Она тепло писала о доброте тамошних жителей.
Джордж и Натали смогут предоставить ей уютную комнату на первом этаже, и у них есть машина, так что они будут возить ее на прогулки. Их денег хватит на самое лучшее медицинское обслуживание, а когда (и если) возникнет необходимость, они наймут ей сиделку. Если она уедет, Лизе тоже станет легче, говорила тетя. Она все больше становится для нее обузой (так оно и было, хотя Лиза пыталась возражать). Нельзя рассчитывать на то, что ее гонорары долго еще будут высокими, а что тогда станется с ними? Саму же себя Лиза сможет обеспечить, например, преподаванием в консерватории.