Белый шиповник. Сборник повестей
Шрифт:
Вырвал Столбов из тетрадки лист. Стал Мослова рисовать. Голова у Мослова круглая, нос пупочкой, глаза хитрые и бегают, особенно когда струсит. А он всё время трусит. То боится, что от старшей пионервожатой влетит, то, что его ребята переизберут. А уши-то, уши! Как это раньше Столбов не замечал. Нарисовал Столбов председателю длинные ослиные уши. И чтобы с зайцем не спутали, решил подпись сделать. Сначала написал: “Мосёл-осёл!” Посидел, подумал. Неубедительно. Стал стихи сочинять - получилось! Прямо целая басня Крылова:
Наш Васечка
Осёл среди ослов!
В председатели прорвался,
Но ослом, как был, остался!
Сложил карикатуру вчетверо, написал: “Не вскрывать! Совершенно секретно. Пономарёву И. Лично” - и послал записку по рядам. Но все смотрели и смеялись.
– Столбов! Повтори мой вопрос и ответь на него.
“Пропал”, - подумал Столбов. Медленно поднялся… И тут прозвенел звонок.
Пономарёв покатывался со смеху, разглядывая карикатуру. Вокруг него толпились ребята. Вдруг подбежал второгодник Сапогов, схватил карикатуру, захохотал своим дурацким смехом и потащил листок Мослову.
– Во! А? Во! Эта! Портрет! А?
Васька покраснел, надулся и пошёл на Панаму:
– Твоя работа?
– А что? Тут всё правильно написано: “В председатели прорвался, но ослом, как был, остался!”
– Сейчас же порви! На моих глазах порви!
– сказал Васька, а сам просто от злости трясётся.
– Ты что!
– не выдержал Столбов.
– Это же произведение искусства! Это же сатирическая графика! Сатира графическая! Она, может, лет через сто будет в музее висеть! Ты, Васька, её сохрани, через сто лет большие деньги заработаешь.
– Хорошо, - медленно сказал Мослов, - я её сохраню.
– Носи, Вася, на здоровье!
– заорал Столбов и вскочил на парту.
Тут в класс вошёл Борис Степанович.
– Ясно!
– сказал он весело.
– Теперь ясно, кто будет парты мыть.
– Да я только вскочил, - возмутился Столбов.
– Другие всё время бегают!
– Другие будут мыть в другой раз.
– Борис Степанович, вот!
– Мослов протянул ему карикатуру.
– Вот!
– Он словно гордился.
– Вот, оскорбляют…
В классе стало тихо.
– Ну, если это тебя оскорбляет… - сказал учитель.
– Значит, ты осёл и есть!
– крикнул Столбов и захохотал.
Борис Степанович глянул на него внимательно и сказал:
– Кстати, автор этих стихов себя и своих одноклассников тоже считает ослами.
– Это почему же?
– удивился Столбов.
– А тут так написано: “Осёл среди ослов”, и я не понимаю, почему ослов так раздражает, что один из них “в председатели прорвался”. Это справедливо, ведь, значит, льва-начальника они не заслужили.
– Это почему же?
– опять спросил Столбов.
– А потому, что они даже не ослы, а зайцы. Стихотворение-то без подписи. Кто писал - трус!
Тут Столбов хотел было сказать: “Да вы что! Это я нарисовал и написал. И ничего тут такого нет, пошутить нельзя”, да только не успел. Васька Мослов вскочил и заорал:
– Это Пономарёв нарисовал. Пономарёв!
– Что же он, сам себе письма пишет?
– сказал учитель.
–
– Это он для конспирации.
– Нелогично. Успокойся.
– Борис Степанович заложил руки за спину и прошёлся по классу.
– Меня сильно огорчает не то, что вы не умеете шутить, но что вы не умеете отличать остроумие от оскорбления. Как вы медленно взрослеете и как вы медленно умнеете!..
– А Пушкин тоже карикатуры рисовал, - сказал Столбов.
– Пушкин в вашем возрасте свободно владел французским языком, латынью, дружил с умнейшим человеком своего времени, с философом Чаадаевым… А вы, я вижу, живёте со дня на день, не думаете ни о прошлом, ни о будущем. Посмотрите, большинство из вас ничем серьёзно не интересуется… Даже гражданская жизнь, я не боюсь этого слова, гражданская жизнь вашего класса вас не интересует… Ну, ладно!
– Он устало потер лоб.
– Уж коли зашла у нас сегодня речь о басне, нарушим программу и поговорим сегодня о баснях. Наспи писать уметь надо, ибо басня подчиняется определённым законам… В Древней Греции жил старый и безобразный раб по имени Эзоп…
В перемену Мослов подошёл к Панаме и, показав кулак, сказал:
– Ты, Панама, у меня ещё узнаешь, как карикатуры рисовать!
Глава четвёртая
“ТАКИЕ, БРАТ, ДЕЛА…”
Панама потерял спортивные трусы. Ну как теперь на физкультуру пойдёшь? Все трусы у Панамы для этого дела не годятся. Из старых он вырос, а те, которые постоянно носит, вообще показывать нельзя. Они в маленький цветочек. Это у мамы была такая материя, она взяла и Панаме трусов нашила.
Мыкается Панама по коридору. Все на физкультуру ушли. Как раз четвёртый и пятый уроки - физкультура. Мог бы Панама домой пойти, да там делать нечего. Все на работе. Шатается он по школе, боится на завуча нарваться. Вдруг из учительской вылетает Борис Степанович, какой-то встрёпанный - и в класс. В классе сразу тихо. Он чего-то там поговорил, опять в учительскую побежал, ну в классе, конечно, сразу шум, даже кто-то кукарекать начал. А ещё восьмой класс! Опять вылетает Борис Степанович.
– Ну что ты будешь делать, - говорит, никак дозвониться не могу. Как провалился!
– И вдруг видит Панаму.
– Ты чего делаешь здесь?
Панама объясняет: мол, так и так, трусов нет.
– Это очень кстати, то есть это скверно, конечно. И вообще, в этом месяце я второй раз вижу, как ты уроки прогуливаешь. Смотри, добром это не кончится.
– Ну я же не специально… - оправдывается Панама, а в восьмом классе орут - хором петь начали! А ещё восьмой класс!
– Вот что, - говорит Борис Степанович, - выручить меня можешь?
– Безусловно, - отвечает Панама.
– Это, конечно, непедагогично… И вообще категорически запрещается учеников по своим делам посылать, да тут вопрос жизни и смерти. Такие, брат, дела… Вот тебе деньги, адрес, садись на такси. Коли охрана пускать не будет, звони по такому телефону. И записку эту в собственные руки Петру Григорьевичу отдай. Понял? В собственные руки!