Гощу на святом Бузулуке,Живительный воздух ловлю,Щурят стерегу на излуке,А чаще с мизинец сиклю.Стихов без природы не выпечь,А пуще – душа не велит,Коль сторож сметливый – ФилиппычМеня самогоном поит.Пишу в пионерской тетради,Покуда запал не простыл,Что сторож подменный – ГеннадийМеня первачом угостил.Набравшись вдобавок нахальстваИ дури казачьей родной,Я мигом забыл про начальство,Которого нет надо мной.Душой присягаю отчизнеИ пусть отбиваюсь от рук,Грехи мои тяжкие в жизниОтмоет
святой Бузулук.
«А ну, жена…»
А ну, жена, плесни-каМне бражки от разлук.Река моя ПаникаВпадает в Бузулук.Она течет не гордоСквозь пажить и жнивье,Пересыхает горлоСредь лета у нее.Как будто отдыхаетДо вьюжливой зимы,Но в омутах вздыхаютУсатые сомы.Вода сладка, как бзника,А утром без затейРека моя ПаникаКупает лошадей.Я жизнью не напуган,Впился в нее клещом,Паникою накупан,Паникою крещен.На плесах гулеванил,Талы для девок гнул,На льдинах хулиганилИ в проруби тонул.И песенки линдикалВо славу бытия.Река моя Паника,Кровинушка моя!
«Дикая груша или китайка…»
Дикая груша или китайка,Или для мочки лукавый терен?Ты не петушься и распознай-ка,Кто из них на зуб скорей задорен?Горше разлуки, крепче кручины —Все же милей, чем людская злоба.Если добавить кисти калины,Взвар, словно лекарь, обвяжет нёбо.Сам я дичок, ни к чему не привитый,Вольный костер под ветловой треногой,Неприрученный, недомовитый…На зуб меня, берегись, не трогай!
«Проходя по полям…»
Проходя по полям,По колхозным одонышкам,Я не слышу ни ржанья,Ни храпа коней.По хозяйственной прытиПохудели подсолнушки,Говорят, оттогоЧто, мол, стали сытней.Мне же знать довелосьПышногрудые семечки,По карманам совал ихВ золотой сапухе,Их с девчатами щелкалНа клубной скамеечкеИ кадриль выводилПо тугой шелухе!Жизнь не то чтобы вразИ сполна перечеркнута,Но не слышно вдалиНи греха, ни стиха.Не дурачься, душа,Наше время расщелкнуто,И шуршит под ногойПрошлых дней шелуха.
«Давно я не жег поднебесных костров…»
Давно я не жег поднебесных костров,Дрова не готовил умело.Душа средь постыдных плакучих пировСама по себе угорела.И вот в застарелом скрипучем боруС развязною осенью в сшибке,Ничуть не боясь, что костей не сберу,Сжигаю сосновые шишки.О, как запашист навороченный дым,Как шишки исходят смолою!Как будто я стал огольцом молодымИ вышел с конями в ночное.Но осень взлетела на шаткий порог,Звеня золотыми ключами.Поблекла луна, и уныл кострожог,И старость ворчит за плечами.
«Остатний денек оголтелого лета…»
Остатний денек оголтелого лета —Ни песни тебе, ни скупого куплета.Шарахнула осень навскидку дуплетом —Осины зажглись несмолкаемым цветом.И пасмурной стала вода в Бузулуке,Талы заломили пугливые руки,Камыш заскрипел в настороженной муке,Но свадьбы играют навзрыд по округе.Штаны надевают, шары надувают,Податливых свашек в кустах прогревают,С
мошной невеликой идут к караваю,И радость клокочет в душе хоровая!Остатний денек оставляет надеждуНа странную склонность к любви и побегу.Но я, разомкнув воспаленные вежды,Ни тем и ни этим привычно не брежу.Что ж, жизнь обносилась, судьба истрепалась…Скажите на милость – великая малость!Туга не задушит, ужалит не жалость,А больше гнетет удалая усталость.Остатний денек расставанный, печальный —Он весь под рукой, а как будто бы дальний,Еще не короткий,Но и не пространный,Единственный мой, потому и остатний.
«Как истовый казак…»
Как истовый казакЯ не знавал лаптей,Ножонки чирикиДержали в теплоте,Но как хотелось мнеВольготней и ловчейПрошлепать босикомПо жизненной тропе.В отрогах и садахЯ ночевал в охотку,В плетни свои впрягалКоварный краснотал,На празднества любвиНосил косовороткуВ горошек голубойИ с «выходом» плясал!«Во здравие» свободПослушно вымер хутор,И некуда писатьРазбежистой родне.Я дачу подарил,Я пропил враз компьютер,Но шашку берегуИ плетку на стене.В курятнике страныКвакочут олигархиИ дружно сепетятС приема на приемВ кольце киношных шлюх,А мы, как в зоопарке,Выпрашиваем мздуТо трешкой, то рублем.Доколе ворожить,Доколе побиратьсяИ уши оплетатьПрокисшею лапшой?А я среди страныСлучайного богатства,Как паинька, стою —Веселый и босой!
Молитва осени
Осень не кривая и не кривдая,И не раструсившая гумно,Вдовьим платом совестно покрытая,Глянула в глазастое окно.Расстелю ей праздничные скатертиС намереньем в гости пригласить.У нее, как и у Божьей Матери,Стыдно милосердия просить.Все же самозванцем иль посредникомЕй поклон почтительный кладу,Чтоб она осталась не последнеюВ нашем человеческом роду —Да простит нам миром искушения,Гордые, безбожные года,Чтобы неизбывного крушенияМы не испытали никогда.За себя молиться непростительно,Выкипела поздняя слеза…Осень прикрывает искупительноПятаками медными глаза.
«Дни ступают пьяницы квелей…»
Памяти Николая Рубцова
Дни ступают пьяницы квелей,Осень поерошилась и взволгла.Хорошо, что листья с тополейОблетают вычурно и долго.А который скорый, как на грех,Весело сорвавшийся со спицыИ познавший гибельность утех,Не успеет вдоволь накружиться.Он не сгинет страстно на юру,Смерть прияв, как некую небрежность,Потому что властвует в мируДивное понятье – неизбежность…
«Уже подморожен шиповник…»
Уже подморожен шиповникИ выпал снежок перьевой,По снегу Никола УгодникПрошелся кудрявой метлой,А может, своей бородоюС окладистую копну…Покатишь его бороздою —Порушишь его седину.Снежок, как первач, духовитый,Но, правда, недолго земной,Ведь ивы еще перевитыБурелою вязью хмельной.Зима второпях нерестится,Румянец не сходит с лица,Но я опасаюсь спуститьсяНа снег с родового крыльца.