Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры
Шрифт:
Дизраэли начал с критики позиции правительства по ирландскому вопросу, причем высказываемые им суждения выглядели здраво. Но с первых фраз Дизраэли депутаты, ирландцы и радикалы, устроили ему бурную обструкцию. Этим они хотели наказать Дизраэли за его нападки на О’Коннела. Раздавались оскорбительные для оратора выкрики, шум, хохот, визг, грохот. Особенно сильный хохот вызывали его изысканно сформулированные и тщательно отшлифованные фразы. Временами шум стихал, Дизраэли пытался продолжать речь, но затем аудитория начинала бушевать вновь. Оратор продержался на ногах столько времени, сколько и планировал; те, кто шумел, устали физически, и это дало возможность Дизраэли в заключение произнести следующую фразу: «Я совсем не удивлен реакцией на свое выступление. Много раз я начинал ряд дел и в конце концов часто добивался своей
Так, в унизительной, оскорбительной обстановке для Дизраэли прошло его первое выступление в парламенте, на которое он возлагал такие большие надежды, рассчитывая покорить и завоевать парламентариев своим несравненным красноречием. Дизраэли был глубоко уязвлен и травмирован неудачей в самом начале парламентской деятельности.
Вскоре спокойный, уравновешенный и проницательный ирландец Ричард Лолор Шейл, правая рука О’Коннела, имел с Дизраэли серьезный разговор. До этого Шейл сказал своим коллегам-ирландцам, к их большому неудовольствию: «Если когда-либо у человека был талант оратора, то это у Дизраэли. Ничто не помешает ему стать одним из первых ораторов в палате общин». Затем Шейл дал Дизраэли ценный совет: «Избавьтесь от своей гениальности хотя бы на одну парламентскую сессию». Это было весьма важное замечание. Люди не любят чужого превосходства. Если кто-либо пытается его демонстрировать перед другими, он неизменно сталкивается с четко выраженным враждебным протестом.
Легенда гласит, что Иисуса Христа распяли потому, что он демонстрировал свое превосходство в отношении действовавших религиозных лидеров и проповедников. Дизраэли был убежден в превосходстве своих талантов и не скрывал этого. Мудрый ирландец справедливо советовал ему «не возвышаться» над другими и действовать на установившемся среднем уровне. «Выступайте часто, — говорил Шейл, — чтобы не подумали, что вы запуганы, но говорите кратко. Будьте при этом очень спокойны, пытайтесь быть скучным, ведите спор и аргументируйте недостаточно убедительно, ибо, если вы будете пользоваться точными и убедительными аргументами, слушатели решат, что вы пытаетесь быть остроумным. Удивляйте их знанием конкретных деталей по предмету выступления. Приводите цифры, даты, расчеты. И через непродолжительное время палата общин начнет вздыхать по остроумию и красноречию, которыми, как они все знают, вы обладаете. Депутаты будут поощрять вас использовать эти качества. И после этого палата будет слушать, и вы станете ее фаворитом». Быть может, при некоторой циничности это был мудрый совет: он исходил из глубокого знания человеческой натуры и людей, составлявших палату общин. Дизраэли последовал совету Шейла. Второе выступление состоялось через 10 дней после первого, затем последовало третье, и оно сопровождалось уже аплодисментами.
Не без осложнений происходило и становление семейных отношений у Дизраэли. Члену парламента в его возрасте было уже если не необходимо, то безусловно желательно жениться и обзавестись собственным домом. К тому же брак на состоятельной женщине мог разрешить все более осложняющиеся финансовые проблемы.
Вопрос о возможности жениться в практической плоскости встал перед ним довольно неожиданно. 14 марта 1838 г. скончался Уиндхэм Левис, который с Дизраэли представлял избирательный округ Мэйдстоун. Они вместе год назад вели избирательную кампанию, закончившуюся успешно. Жена Левиса помогала им. После выборов связи Дизраэли с этим семейством укрепились. Левисы время от времени гостили в Брэденхэме, Дизраэли называли «наш Диз».
И вот Мэри Энн осталась вдовой. Она родилась в 1792 г. в респектабельной, но не очень знатной и влиятельной буржуазной семье. В 1815 г. она вышла замуж за Уиндхэма Левиса, землевладельца и промышленника. Мэри Энн была малообразованной: по словам Дизраэли, она не знала, кто же раньше появился в истории — греки или римляне. Не обладала она и аристократическими манерами, хотя вращалась в высшем свете и завела там прочные связи. Сам старый герцог Веллингтон бывал в ее доме. Она хвастала, и не без оснований, что когда у нее однажды был прием, то из 90 гостей «половина были лорды и леди».
Мэри Энн была легкомысленно-добродушной,
Очень трудно определить, в каких случаях поступки человека диктуются чувствами, в каких — иными соображениями. Часто мотивы переплетаются, как, кажется, это имело место в женитьбе Дизраэли. Ко времени кончины Уиндхэма Левиса у его жены и Дизраэли уже установилась взаимная симпатия, их связывали добрые, дружеские отношения. Поэтому первые письма Дизраэли молодой вдове могут рассматриваться просто как дружеские обращения, рассчитанные на то, чтобы утешить ее. Он пишет ей, что «она слишком молода, чтобы чувствовать, что жизнь кончена и дальше не будет никаких радостей». И заключает: «Я принадлежу к тем людям, которые чувствуют гораздо более глубоко, чем когда выражают это». В июле Дизраэли из Мейдстоуна уже пишет Мэри Энн, «чтобы сказать ей, как сильно он ее любит». Трудно сказать, это дружеское обращение или нечто большее. Вероятно, в это время Дизраэли приходит к решению жениться на Мэри Энн.
На начальном этапе их взаимоотношений у Дизраэли превалировали не чувства, а расчет. Считалось, что муж оставил Мэри Энн богатой, поэтому желающих жениться на ней было много. Для Дизраэли это обстоятельство также играло важную роль. Замаячила перспектива наконец разделаться с долгами. Однако есть основания полагать, что он мог сделать лучшую партию и в финансовом, и в других отношениях. И то, что он остановил свой выбор на Мэри Энн, может означать, что кроме расчета действовали еще и чувства, поначалу игравшие второстепенную роль.
Мэри Энн — жена Дизраэли
Биографы считают важным свидетельством фразу из письма Дизраэли Мэри Энн, гласящую: «Когда я впервые сделал Вам предложение, я действовал не под влиянием романтических чувств». И она понимала это. Объективные обстоятельства диктовали ей осторожность. Ей было уже 45 лет, а ему только 33. Она была менее богата, чем все предполагали, но все же муж оставил ей годовой доход в 4000 фунтов и хороший дом в лучшем районе Лондона — на Парк-Лэйн.
В феврале 1839 г. у Дизраэли произошло неприятное объяснение с Мэри Энн. Он вообще был склонен к аффектации, а при выражении чувств особенно. Так было и на этот раз. В ответ на излияния Дизраэли она заявила, что его соблазняет не столько она сама, сколько ее деньги. Он крайне возмутился, наговорил резкостей, и ему было предложено покинуть дом. В тот же день он написал огромное и очень серьезное письмо, в котором подробно говорил о своих чувствах. Он был откровенен, и в этом письме содержалась приведенная выше фраза о «романтических чувствах». Закончил письмо он вежливыми, но твердыми фразами, смысл которых сводился к тому, что пройдет время и Мэри Энн пожалеет о том, что отвергла его.
Все это могло означать лишь одно — отношения между ними окончательно прерываются. Но Мэри Энн или играла, или проверяла Бенджамина и тут же написала ему, приглашая вернуться и утверждая, что он ее неправильно понял. К этому времени Дизраэли уже испытывал к Мэри Энн нежные чувства, и она тонкой женской интуицией поняла это. Под большим секретом она впоследствии говорила подруге, что задолго до женитьбы она знала о чувствах Дизраэли и что она заметила, что он ее любит, «еще при жизни мужа». Возможно, так оно и было. Дизраэли — на него это совсем не похоже — после неприятных объяснений тянул с окончательным объяснением. «Он явно был привязан ко мне, — говорила позднее Мэри Энн, — хотел сделать предложение, но его смущала разница в нашем материальном положении. Однажды он провел со мной некоторое время, но так и не заговорил о сути дела. Я сама двинула дело вперед, положив свою руку на его руку и сказав: „Почему бы нам не соединить свои судьбы вместе?“ И так получилось, что мы были помолвлены».