Бенефис двойников, или Хроника неудавшейся провокации

Федоров Виктор Александрович

– "Портанагос", - подсказал Стерлингов.

– Одна коробка, - добавил Плеханов.
– Ну?

– Что ну?

– Ты шо, все скурил?

Стерлингов замялся.

– Нескуренные сигары взад!
– потребовал старший прапорщик.
– И окурки тоже.

– Окурки-то зачем?

– Для отчетности.

– Один окурок артист съел, - сообщил Стерлингов.

– Да ну?!
– удивился начсклада.
– По пьяни, что ли? Эх, жаль меня там не было! Ладно, один окурок прощаю. Дальше: пыво "Колос", 500 миллилитров.

Где?

– Выпили.

– Бутылки взад! Коньяк "Дегестан"?

– Тоже выпили, - соврал Стерлингов и зарделся.

– Не положено!
– хлопнул ладонью по столу Плеханов.
– По инструкции разрешалось выпить 50 грамм. Ишшо 50 - на усушку и пролив.Итого 100. Шо, думаешь, считать не умею?

– Ну Иван Кузьмич...
– начал было Стерлингов.

– И не проси, - прапорщик ощетинил усы.
– Не могу! И начальство, думаешь, дураки, раз тебе легенду трезвенника придумало? Э, погоди, - он почесал ухо.
– Ты шо ж, вправду че ли, все время не пил?

– Вправду, - Стерлингов кивнул.

– Целую неделю?

– Даже больше.

– Да ну , брешешь, - Плеханов недоверчиво сдвинул брови.
– Киросинил, небось, себе втихаря.

– Да нет же, в самом деле, - Приложил руку к сердцу Стерлингов.

– Ни капли, ни капельки?

– Вот пристал! Сказано тебе: не пил, значит, так и есть. Нельзя мне было.

– Шо, месячные?
– начсклада заржал.

– Дурак ты, Кузьмич, - обиделся Стерлингов.
– Подшили меня перед заданием.

– Это как подворотничок, че ли?

– Сам ты воротничок! Ампулу мне вставили, - Стерлингов похлопал себя по заднице.
– Как выпьешь - все, смерть!

– Ух ты ма!
– прапорщик всплеснул руками.
– Во, химики. Ну, а теперь-то шо?

– Не знаю, - сказал Стерлингов.
– Вроде бы обещали расшить. Скорей бы уж. А то и выпить не выпьешь, и все такое прочие...

– Это какое же такое прочие?
– блеснул глазами Плеханов.
– Шо ж, и трахнуться даже нельзя?

– Да причем здесь трахнуться?
– сморщился Стерлингов.
– Я про еду говорю. Например, селедку в винном соусе нельзя, конфеты с ликером тоже. Я тут не удержался, две ромовые бабы съел, так потом насилу откачали...

– Да уж, - посочувствовал начсклада.
– Я бы так не смог. Я бы, наверное, в тот же вечер ее, заразу, кухонным ножом бы выковырял и нажрался бы в говно.

– Так и я бы, может, выковырял, когда б знал, где она, - вздохнул Стерлингов.
– Мне же ее специально под общим наркозом вшивали, чтоб потом не нашел.

– Да, дела.
– Плеханов тоже вздохнул и вспомнил о своих обязанностях.
– Короче, так: пока не расшился, коньяк сдать.

– Ладно, - сдался Стерлингов.

– Теперь раздел еда, - прапорщик перевернул страницу.
– Гамбургеры, булки с кремом, шпик, огурцы, капуста, хлиб. По всему составить подробный отчет и сдать в течении суток.

– Хорошо, - Стерлингов больше спорить не стал.

Тут вошел Козлов.

Был он уже помыт, в форме, причесан, и растительности на лице не было, не считая рыжих усов. Ы руках капитан держал вещи. Плеханов переключился на него.

– Шо, значит, у нас здесь?
– он принялся разбирать козловский реквизит.
– Так, вижу: плащ, пиджак, штаны... Нет, штаны не пойдцт, зашьешь приноси. Дальше: майка, носки, турсы, усы. Усы? Где усы?

Козлов опустил глаза:

– На мне усы. Не отклеиваются. Придется брить.

– Я те сбрею! Ты их сбреешь, а где я новые возьму? Одни усы на все Управление. Короче, если до завтрева не отдерешь, я тя головой в жбан с кипятком окуну и буду держать до тех пор, пока не отстанут! Ты меня хорошо понял?

– Хорошо, - буркнул Козлов и попятился к выходу.

– Погодь!
– окликнул его начсклада.
– А двушка с диркой где?

– Нет двушки, - сказал капитан.

– В десятикратном размере!
– Плеханов что-то записал на листке. Все, оба свободны.

Козлов со Стерлинговым поспешили уйти.

– Слушай, Эдик, - сказал в коридорое Козлов.
– Я тут в тюрьме стихи написал. Хочешь, прочту?

– Давай, - Стерлингов не возражал.

– Над Матросской Тишиной - тишина...
– начал Козлов и замолк. Дальше, как ни старался, вспомнить он не мог.

– Неплохо, - похвалил Стерлингов.
– Можешь опубликовать в нашей многотиражке.

Капитан посмотрел на Стерлингова, но так и не понял, смеется тот или нет.

* * *

Когда шеф контрразведки и полковник Семинард попали в коммунальную квартиру на Арбате, где жил Евлампий, когда, плутая между тазов и велосипедов, нашли они оббитую драной дерюгой дверь, когда, открыв эту дверь, вошли в холодную неотапливаемую комнату, полковник Бабель все так же лежал на диване, и грязные ботинки его свешивались вниз. Сухонькое стариковское тело не разложилось, а мумифицировалось отчего стало еще легче и суше. Невидящие глаза полковника были устремлены в потолок.

– Да, вот оно как бывает, - проговорил шеф, снимая с головы фуражку. Он подошел к телу и двумя пальцами опустил Евлампию веки.
– Не дожил старик до персональной песии.

– И вечная память, - почему-то добавил Семинард...

За окном на Арбате кипела жизнь. Уличные художники рисовали углем прямо на стенах, фарцовщики увивались вокруг иностранцев, хиппи целовались на глазах у тех и других.

– Мне снился генерал Скойбеда, только что попавший в тюрьму...
– донесся оттуда козлиный фальцет под разбитую, расстроенную гитару.

– Да, - шеф контрразведки сжал кулаки.
– Много еще всякой плесени по нашей с тобой земле ходит.
– Он посмотрел за окно.
– Давай же поклянемся, Георгий, над телом товарища, что будем давить эту нечисть, пока силы не иссякнут, до полной окончательной победы!

– Клянусь!
– произнес Семинард и смахнул украдкой побежавшую по щеке слезу.

Зима-лето 1992 г.