Бенефис Лиса
Шрифт:
— Видимо, изредка штатским гражданам тоже удавалось ее заслужить, но все это начинает вписываться в ту историю, которую я слышал, когда проводил исследования в Оксфорде три года назад. Макс Кубел, физик-атомщик, долгие годы был профессором в Оксфорде и дружил с Мартиньи.
— О нем я слышал, — сказал Кален. — Он был немецким евреем, кажется, которому удалось сбежать оттуда до того, как нацисты отправили его в концлагерь?
— Он умер в 1973 году, — сказал я. — Но мне удалось расспросить его слугу, более тридцати лет бывшего при нем в Оксфорде.
— И что?
— Старик, его зовут Говард, сказал, что Кубел рассказывал ему когда-то, что этим офицером СС был Мартиньи.
— И вы ему поверили?
— Тогда не поверил. Ему был девяносто один год, совсем одряхлевший, но нужно помнить биографию Мартиньи. Совершенно точно, что при желании он мог с легкостью сойти за немца. Он не только владел языком, но имел подходящее происхождение.
Кален кивнул.
— Теперь, при последнем развитии событий, вы готовы отнестись с доверием к той истории?
— Не знаю, что теперь и думать. — Я пожал плечами. — Как-то все запуталось. Что связывает Мартиньи с Джерси, например? По моим сведениям, он никогда здесь не был, и погиб за пять месяцев до освобождения острова от нацистской оккупации. — Я допил остаток виски. — У Мартиньи не осталось в живых никаких родственников. Я знаю, что он никогда не был женат. Кто этот ваш доктор Дрейтон, черт возьми? Одно мне ясно, у него большой блат в Министерстве обороны, если ему выдали тело.
— Вы совершенно правы во всем, кроме одного. — Каноник Кален налил мне еще шотландского виски.
— Что же это может быть?
— Доктор Дрейтон, — сказал он, — не он, а она. Доктор Сара Дрейтон, если быть точным. — Он поднял свой стакан за меня.
— Я есть воскресение и жизнь, сказал Господь: он, кто поверил в меня, кто умер, однако жив.
Кален звучал еще более по-ирландски, когда повышал голос, чтобы заглушить сильный дождь. На нем был темный плащ поверх облачения, и некто из похоронного бюро держал над ним зонт. На церемонии присутствовал всего один близкий усопшему человек, Сара Дрейтон. Она стояла по другую сторону могилы, и над ней держал раскрытый зонт владелец похоронного бюро.
Она выглядела лет на тридцать восемь-сорок, хотя, как я потом узнал, ей уже исполнилось шестьдесят. Небольшого роста, сохранившая стройность, она была одета в черный костюм и шляпу. Волосы стального цвета коротко и очень красиво подстрижены. Ее никак нельзя было назвать красивой в общепринятом понимании с этим слишком большим ртом, и карими глазами над широкими скулами. Но в ее лице читался сильный характер человека, видевшего лучшее и худшее из того, что может предложить жизнь. В ней ощущалось невероятное спокойствие. Одна из тех женщин, на которых оглядываются, чтобы взглянуть еще раз, когда они проходят мимо.
Она
Она постояла у могилы немного. Два могильщика вежливо ждали в нескольких ярдах от могилы. Она по-прежнему игнорировала меня, когда я прошел вперед, взял горсть земли и бросил на гроб.
— Доктор Дрейтон? — обратился я к ней. — Прошу простить мое вмешательство. Мое имя Алан Стейси. Не могли бы мы немного поговорить? Я не репортер, если это существенно.
Ее голос оказался ниже, чем я ожидал. Очень спокойный и хорошо поставленный. Она сказала, не взглянув на меня:
— Я прекрасно знаю, кто вы, профессор Стейси. Я ждала вас в любую минуту в течение последних трех лет. — Она посмотрела на меня и улыбнулась и вдруг стала совершенно обворожительной двадцатилетней девчонкой. — Нам, действительно, пора убраться с этого дождя, пока он нас обоих не доконал. Это совет настоящего врача, к тому же бесплатный. Моя машина на дороге у кладбища. Думаю, вам будет полезно выпить.
Дом находился не более чем в пяти минутах езды по узкой сельской дороге, по которой она вела машину умело и на приличной скорости. Он стоял в саду площадью, примерно, в акр, окруженном березовой рощей, сквозь которую просматривался залив. По виду дом принадлежал викторианской эпохе: узкие окна и зеленые ставни, с террасой на входе. Дверь мгновенно отворилась, стоило нам подойти к лестнице. Появился высокий серьезный мужчина в черном пиджаке из альпаки с седыми блестящими волосами и в очках в тонкой стальной оправе.
— А, Вито, — сказала она, когда он помогал ей снять пальто. — Это профессор Стейси.
— Профессор. — Он слегка поклонился.
— Мы выпьем кофе в библиотеке несколько позднее, а сейчас я мечтаю выпить.
— Конечно, графиня.
Он собрался уйти, но задержался и заговорил с ней по-итальянски. Она покачала головой и ответила ему тоже по-итальянски. Он покинул холл через дверь в глубине.
— Графиня? — спросил я.
— Не слушайте Вито. — Она вежливо, но твердо пресекла мой интерес. — Он ужасный сноб. Проходите сюда.
В холле было прохладно и приятно. Пол выложен черной и белой плиткой, винтовая лестница, на стенах две-три картины, писаные маслом. Пейзажные полотна восемнадцатого века. Она открыла двойную дверь красного дерева, за которой оказалась большая библиотека. Все стены заняли книги. Французские окна смотрели в сад. В камине Адама ярко горел огонь за решеткой. На крышке рояля стояли во множестве фотографии, в основном, в серебряных рамках.
— Скотч вас устроит? — спросила она.
— Прекрасно. — Она подошла к буфету и занялась напитками. — Как вы узнали, кто я? От каноника Калена? — спросил я.