Бенефис мартовской кошки
Шрифт:
Молча посмотрев на жуткие, черные стены, я спустилась вниз и спросила у девушки с собакой:
– Когда загорелось?
– Кто ж знает, – охотно ответила собачница, – пожарные около трех часов дня приехали.
– Саня спит днем?
– Ей все равно, утро, ночь… Выпьет – и готово. Хорошо, что среди дня полыхнуло, а то бы и квартиранты погибли. А так никого, кроме хозяйки, не оказалось дома, чеченцы на рынок утопали, то-то мужикам вечером сюрприз будет. Впрочем, так им и надо, нечего было дома в Москве взрывать.
Меня, как, впрочем, и другие поколения советских людей, воспитывали
– Отчего ты не готовишь так, как Юдифь Соломоновна? Борщ и гречневая каша с котлетами хорошо, но у Женьки дома все намного вкусней!
Фася спокойно ответила:
– К сожалению, я не знаю еврейскую кухню.
– Какую? – удивилась я.
– Юдифь Соломоновна еврейка, – пояснила бабуля, – она готовит национальные блюда.
Я безумно удивилась:
– Еврейка? Это кто такая?
Фася отложила газету:
– Ты слышала, что бывают таджики, узбеки, грузины?
Мне было восемь лет, и в школе мы еще не проходили географию СССР.
– Нет, – мотнула я головой.
Бабуся улыбнулась:
– Человека, у которого мы на рынке покупаем курагу, помнишь?
Перед глазами мигом предстал вечно улыбающийся Рашид, черноглазый, темноволосый, приветливо приговаривающий: «Кушай, кушай, курага сладкая, словно мед, во рту тает, приходи еще».
– Да, – кивнула я, – помню.
– Рашид узбек, – принялась растолковывать мне бабушка, – а Юдифь Соломоновна еврейка.
– А ты кто?
Бабуля усмехнулась:
– Сложный вопрос. По паспорту русская. Но мой отец был грузин, а мать наполовину полька, наполовину казачка.
У меня голова пошла кругом, в мое детство на восьмилетних детей не обрушивалась ежедневная лавина информации, и мы, наверное, соответствовали нынешним четырехлеткам…
– Какая между ними разница? – пробормотала я. – Между узбеками, евреями, грузинами и русскими?
– А никакой, – спокойно ответила бабуся, – просто наша огромная страна делится на республики. Одни живут в Таджикистане, и их зовут таджиками. Там у людей много солнца, поэтому у них смуглая кожа и темные глаза. На Украине украинцы, в Белоруссии белорусы… поняла?
– Ага, – кивнула я, – в Ленинграде ленинградцы.
Бабушка покачала головой:
– Нет. Ленинград город, и в нем могут проживать люди самых разных национальностей, как в Москве. Возьми, к примеру, твой класс. Жора Асатрян армянин, Женя еврейка, ты русская…
– Ну и что? – пытались разобраться в сложном вопросе мои детские мозги.
Фася вытащила папиросы, чиркнула спичкой и подвела итог разговору:
– Не забивай
Так я и росла с сознанием того, что являюсь не русской, а советской девочкой. Вера в идиллическое объединение наций не была поколеблена даже после того, как Женька Конторер в десятом классе неожиданно стала… Евгенией Табуреткиной. Я долго издевалась над подругой:
– Табуреткина! Скончаться можно!
– Это мамина фамилия, – отбивалась Женя со слезами на глазах.
– Ой, не могу, табуретка ты!
– Ага, – закричала с обидой подруга, – тебе хорошо, никаких проблем, Дашка Васильева, а мне как в институт поступать? Конторер живо срежут, а Табуреткина без сучка и задоринки проскочит.
И она мигом объяснила мне, с какими трудностями сталкивается на жизненном пути еврейка. Но моя вера в дружбу наций даже не покачнулась. Да и как могло быть иначе? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз», – неслось из радио – и телеприемников.
Перестройка принесла с собой иные песни. И теперь, входя на рынок, я старательно ищу среди торговцев человека со славянской внешностью. Мне жаль женщин и детей, бегущих из разгромленных городов и сел Кавказа, мне все равно, кто они по национальности, просто, увидав в новостях колонну беженцев с узлами и младенцами, я мигом представляю себя на месте какой-нибудь из этих теток, но… Но продукты предпочитаю покупать «у своих». Глупо, правда? И тем не менее я перестала ходить в магазин на станции возле Ложкино, когда там за прилавками появились широко улыбающиеся «лица кавказской национальности». Мне неприятна произошедшая со мной метаморфоза, но, боюсь, если Анька с Ванькой поинтересуются через пару лет: «Кто такие чеченцы? – я не сумею спокойно, как Фася, ответить: «Это жители Чечни. Там много солнца, поэтому они темноволосые и черноглазые, со смуглой кожей»…
– Пропали у жильцов вещички, – продолжала вещать соседка, – ну да ничего, они не бедные, купят себе новые! Вот Саню жаль, хоть и пьянь беспробудная. Ежели выживет, куда ей возвращаться, а?
– А, чтоб она сдохла поскорей! – заорала заплаканная тетка, стоявшая возле неаккуратно связанных узлов. – Хорошо тебе всех жалеть, сама на другом этаже живешь! А мне каково? Кто мою квартиру отремонтирует? Я за что страдаю? Да чтоб ей, алкоголичке чертовой, уснуть и не проснуться! Чтобы у нее руки-ноги поотваливались, чтоб…
Слушая отчаянные проклятия, я пошла в сторону метро. Ей-богу, впору самой кричать: «Что делать? Что делать?»
Домой я вернулась совершенно разбитая и очень обрадовалась тому, что в прихожей меня встретили только собаки. Разделив между ними купленный по дороге пакет чипсов, я заглянула в ванную. Так, сейчас поставлю на унитаз тазы и ведра, потом напущу теплой воды, разведу в ней пену… Впрочем, пены нет. Ладно, обойдусь. Просто залягу в ванну и спокойно поразмышляю.
Нацепив на себя халат, я вымыла чугунную емкость, открыла краны и стала смотреть, как тугая прозрачная струя весело бьет по эмали. Но не успела вода наполнить и половину ванны, как раздался звонок в дверь и понесся лай собак.