Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Щеглов Юрий Маркович

Разврат, о котором до сих пор сплетничают

Когда грянул гром, семья герцога Фридриха Евгения не отвернулась от Тилли, настойчиво приглашая ее возвратиться в Этюп, особенно после смерти Карла. С таким трудом налаженные связи обрывались коварной и злой судьбой. Тилли всячески способствовала развитию отношений между великим князем Александром и герцогом Карлом неспроста. Таким образом увеличивалось европейское влияние при русском дворе. Тилли пыталась придать всему строю жизни в Павловске монбельярский — культурный и гуманитарный — оттенок, в противовес тому, что заимствовали в Гатчине от Пруссии. Бесконечные воспоминания о юности, веселых балах и остроумных беседах, о чтении вслух G"othe и Wieland’а, о посещении Этюпа любезным и просвещенным австрийским императором Иосифом II, который вполне оценил живость и точность замечаний Тилли и оказывал именно Бенкендорфам позднее в Вене разные знаки внимания, совершенно игнорируя женскую половину свиты цесаревича и великой княгини — Нелидову, Борщову и даже супругу Салтыкова,

впрочем, довольно бесцветную даму, — все это и многое другое совершенно выводило цесаревича из себя, усугубляясь непременным мельканием имени драгоценной Катеньки. Он становился невыносимо груб и жесток. Срывал злость на гатчинских офицерах. Равнодушно смотрел на то, что Аракчеев, оттеснив Штейнвера, наводил сверхпалочную дисциплину, иногда и собственноручно расправляясь с нижними чинами. Цесаревич не умел отделять дела государственные, то есть дела Малого двора, от дел личных, семейных и даже интимных. Он знал, что великая княгиня нарушает его запреты и продолжает переписываться с Тилли, получая весточки из Дерпта через Плещеева. Однако когда дом Бенкендорфов продали, он смягчился, тем более что Тилли отправилась в Монбельяр, приглашенная герцогом Фридрихом Евгением и герцогиней Доротеей, а перед ними не хотелось выглядеть зверем и диким варваром. Герцог относился к Тилли по-отечески, а она его в письмах называла monseigneur’ом [46] и mom adorable papa [47] . Вообще монбельярцев от петербуржцев отличала крепкая дружеская спайка. Каждый член семьи считал долгом защищать в случае необходимости родственников и земляков. Адъютант фельдмаршала Салтыкова Массон, которому покровительствовала герцогиня Доротея и благодаря которой он попал на высокооплачиваемую русскую службу, не отвернулся от Тилли в беде. Он тоже принимал участие в интриге с перепиской, которая разворачивалась по всем канонам «черного романа». Люди, закутанные в плащи, и в шляпах, надвинутых на лоб, доставляли конверты в условленные места. Их старались перехватить и задержать, чтобы отнять улики, устраивали засады вблизи трактиров и на ямских станциях. Словом, Дюма! Сплошной Дюма! Но русский Дюма, не припомаженный, не приглаженный, а настоящий — соответствовавший эпохе — с запахом дегтя, навоза, с кровью и мордобоем, не подходящим для кинематографической халтуры.

46

Ваша светлость ( фр.).

47

Мой обожаемый отец ( фр.).

Извини, читатель, что опять нарушил единый стиль!

Герцогиня Доротея жалела дочь. От приехавшей в Этюп в конце 1791 года Тилли она узнала секретные подробности нелидовской истории и, конечно, целиком стала на сторону дочери. Разумеется, зная причудливый характер цесаревича и его эротические вкусы, присутствие Нелидовой многие приближенные считали полезным, хотя бы с физиологической точки зрения. Великая княгиня часто выходила по различным причинам из строя и не могла регулярно удовлетворять любовные притязания мужа. Беременности и выкидыши терзали ее тело. Никто не знал степени близости цесаревича и Нелидовой и того, как ей удавалось утишить бурные его страсти. Об испорченности фрейлины, но испорченности чарующей, ходили легенды, но вряд ли они имели какие-либо серьезные основания.

Впоследствии Нелидова способствовала возобновлению отношений между великой княгиней и цесаревичем, когда все-таки удалилась в Смольный монастырь, а затем в один из прибалтийских замков. Возможно, она просто меняла чувственную тактику, более глубоко проникая в эмоциональный характер цесаревича и умея предвосхитить возникающие у него новые настроения и желания.

Ничего не поделаешь, и великой княгине теперь приходилось использовать влияние Нелидовой — все же лучше, чем знать, что цесаревич гоняется за окрестными девками, иногда и низкого пошиба.

Гатчинцы, невзирая на строжайшую дисциплину, частенько устраивали в казармах нечто такое, чему и название не сразу подберешь. Мастерами организации подобных увеселений слыли Аракчеев с Кутайсовым. Алексей Аракчеев, по виду скромный и прилежный офицер, правда, крайне непривлекательной наружности — длинный, как жердь, сутулый, волосы подстрижены щеткой — парик с разрешения цесаревича он не носил, — лоб низкий, волнистый, нос бульбой, а подбородок грубый и как бы отвисший. Он собирал всяческие книжечки и картинки, посвященные утехам любви, и раздавал для ознакомления угодным ему лицам. Цесаревич вскоре прознал про то и велел доставить коллекцию целиком, что Аракчеев охотно и без трепета выполнил. Мужское яростное всегда возьмет верх над осторожностью и приличием.

— Забавно, — отозвался цесаревич, просмотрев замысловатые парижские позы.

Однако себе он ничего не оставил и на какое-то время отдалился от Аракчеева, но потом интересы экзирцермейстерства возобладали, и опять Алексей Андреевич замелькал в ближайшем гатчинском окружении, регулярно получая благодеяния и поощрения.

Особенно много болтали об эротических причудах цесаревича за кулисами придворного театра, в перерывах репетиций или когда видели его более двух-трех раз с какой-нибудь дамочкой. Его сосредоточенность

на интересах такого рода в окружении императрицы Екатерины тоже порождала массу слухов и сплетен, что, естественно, оскорбляло и унижало великую княгиню. Монбельярцы скромные и религиозные люди, да и славяне отличаются суровыми нравами. Им чужда гамлетовская — пусть и показная — разнузданность. Что скрыто под юбкой, не стоит выставлять на всеобщее обозрение. Великий Петр частенько эпатировал придворную публику собственным непотребством, не стесняясь, принимал иностранных послов, поглаживая груди обнимающих его женщин, но затем русский двор обрел внешнее приличие, насаждаемое дамами-императрицами. Сам цесаревич сверх всякой меры был чувствителен к похождениям матери.

Великая княгиня не раз говорила возлюбленному супругу:

— Ты слишком много уделяешь внимания той стороне жизни матери, которая тебе не принадлежит и не может принадлежать и в которой тебе нет места.

— Как же не уделять! Давеча вхожу в кабинет и застаю этого сопляка Платошку чуть ли не со спущенными штанами. Ну а про ее величество и поминать не хочется. Без тени смущения поправляя чулок, она объяснила мне, что занимается проверкой счетов. Каково?! А ведь ей за шестьдесят. Платошка специально лосины в обтяжку заказывает. Того и гляди, от этих впечатлений appoplexie [48] хватит. И потом — непристойно. Я вошел — Захар, видно, по надобности отлучился да дверь запереть запамятовал. Тоже стар стал, никудышник!

48

Апоплексический удар ( лam.).

Боже мой, какой, в сущности, русский двор был целомудренный!

— А не забыла ли ты, как наш друг лорд Гамильтон в Неаполе то краснел, то бледнел, когда я к твоей щечке губами прикасался. Нет, у нас господствуют невозможные нравы. Когда взойду на трон — все это прекращу. Весь разврат от Франции. Публичные дома, вертепы, революция, идеи, философия и прочее. В одночасье покончу. Парад — высшее выражение жизни: строй, порядок, управляемость, иерархия, чинопочитание, цель! На параде все есть! Искусство и красота, мужественность и приличие. Парад лучше балета и ближе к живописи. С развратом покончу! Масоны меня куда как обманули! Сулили свободу порядка! Какое там! Все это детство!

Слова против разврата он произносил, когда Нелидова уже отбыла в Смольный, оставив поле сражений за новой фавориткой, обладавшей, быть может, меньшим влиянием на разум цесаревича, зато сумевшей строже направить необузданную чувственность в собственное русло. Княгиня Гагарина применяла иные и, очевидно, более простые и эффективные приемы.

Смерть матери

И вот борьба за жизнь и честь подруги позади — Тилли умирала. Позади остались мучительные времена разлуки с мужем и детьми. Позади сердечные отношения с Софией Доротеей, сотни писем, в которых они открывали друг другу душу, поверяя самые святые тайны. Все земное она оставляла без сожаления, понимая необходимость смирения перед неизбежностью. София Доротея выдаст замуж ее дочерей и с Божьей помощью позаботится о внуках. Они дали друг другу клятву, и когда Бог призовет Софию Доротею к себе, она, Тилли, уже давно будет Там, в поднебесье, и София Доротея не почувствует в потустороннем мире ни холода, ни одиночества, как в первые годы в России, когда Тилли отсутствовала. Быть может, смысл ее ранней смерти в том и состоит. Она обживет тот свет и приготовит все для Софии Доротеи. Последние мысли ее были о подруге, с которой связывали годы страданий, обид, нищеты и унижений. Цесаревич разорил ее семейное гнездо, отнял дом, средства к существованию, лишил материнских радостей. Он развеял Бенкендорфов по земле, отплатив с лихвой за верную службу. Сколько ей стоило нервов и слез обратиться к Нелидовой с просьбой о милости и в конце концов не дождаться ответа. В чем она провинилась? Перед кем? Она не причинила ничего дурного людям в России. Она хотела счастья для Софии Доротеи более полного и совершенного, чем было отпущено судьбой. Она не могла понять, почему цесаревич с такой настойчивостью запрещал им переписываться. Разве она агент иностранной державы? Разве она действовала в интересах Виртемберга или Пруссии? Разве она составляла заговоры?

Отнюдь! Она — служила! Служила царствующему дому! И вот награда!

Разве она желала подчинить себе волю цесаревича? Разве она пыталась управлять повелителем? Нет, никогда! После смерти императрицы Екатерины, когда с Бенкендорфов сняли опалу, она вообще ни во что не вмешивалась, молчаливо наблюдая за жизнью нового двора.

Нет, она никому не причинила неприятностей, а ей сделали зло многие, и даже соотечественники, Николаи например, доктор Фрейганг и другие, среди которых она с болью обнаружила близких знакомых, долгое время выдававших себя за доброжелателей.

Но в общем она, наверное, прожила счастливую жизнь, и, как ни удивительно, высшую радость ей давала мертвая бумага — письма. Сколько она из-за них выстрадала!

У нее были прекрасные корреспонденты: кроме самой Софии Доротеи, ставшей сейчас российской императрицей, — принцесса Сардинская, сестра Людовика XVI, казненного проклятыми революционерами, умная, мягкая и образованная супруга сардинского короля Виктора Амадея III принца Пьемонтского Карла Эммануила. А сколько радости ей приносили послания от родителей Софии Доротеи из Монбельяра? Половина жизни в письмах!