Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]
Шрифт:
— Спокойно, — сказал надзиратель, гремя ключами, — Ты попал обратно в кутузку, и теперь тебе уже не удастся улизнуть, когда я не смотрю.
— Я требую юриста. Я не знаю, в чем меня обвиняют, но в чем бы меня ни обвинили, я не виновен!
— Ты никогда никого не бил по голове? — осведомился надзиратель, морща лоб в притворном удивления.
— Ну, что касается этого…
— Никогда ничего не крал?
— Но не намеренно же. Эта лодка…
— Никогда никого не соблазнял? Не пробирался по ошибке в чужую спальню?
— Но
— Брось ты, — надзиратель зевнул, выбирая ключ из связки. — У нас уже был суд. Ты признан виновным по всем вопросам. Лучше поспи пару часов — ведь завтра у тебя большой день.
— Завтра? А что такое произойдет завтра?
— Да ничего особенного.
Надзиратель схватил Лафайета за воротник его куртки, окончательно пришедшей в негодность, и втолкнул в клетку.
— Ма-аленькое отрубление головы на заре, причем ты будешь играть главную роль.
Лафайет забился в угол своей клетки, делая все от него зависящее, чтобы не обращать внимания на различные боли, нытье и покалывание во всем теле, а также зуд, вызываемый жизнью насекомых, разделяющих с ним его хоромы, мышей, которые бегали прямо по ногам, тяжелого запаха и глубокого задушевного храпа остальных заключенных. Он попытался, но уже с меньшим успехом, не думать также о неприятном событии, назначенном на следующее утро.
— Бедная Свайхильда, — пробормотал он, обращаясь к своим коленям. — Она подумает, что я сбежал и бросил ее. Никогда в жизни не будет она больше доверять ни одной женской уборной. Бедная девочка, одна в средневековом адском городе, без денег, без друзей, без места, куда можно приклонить голову…
— Эй, Лэйф, — прозвучал знакомый голос из темноты позади него. — Сюда. У нас всего шесть минут, чтобы добраться до выхода у ворот, пока ночной часовой не начнет второй круг дозора.
— Свайхильда! — поперхнулся Лафайет, изумленно глядя на голову с всклокоченными белокурыми волосами, которая торчала из треугольного отверстия в задней стене камеры, — Где ты… как… что?..
— Шшш! Ты разбудишь надзирателя!
Лафайет бросил взгляд на своего тюремщика. Тот сидел, распластавшись на своем стуле, как мечтающий Будда, скрестив пальцы на необъятном животе, удобно прислонив голову к стенке.
— Я буду пятиться задом, — сказала Свайхильда. — Пойдем, нам долго ползти.
Ее лицо исчезло.
Лафайет вскочил на ноги и кинулся в отверстие головой вперед. Это был грубый каменный туннель, в котором он поместился с большим трудом. По туннелю дул холодный ветерок.
— Положи камень на место, — прошипела Свайхильда.
— Как? Ногами?
— А, ну и черт с ним. Может быть, при таком освещении его никто и не заметит.
В темноте он стукнулся лицом о ее голову, и ее губы скользнули по его щеке. Она хихикнула.
— Ну, и даешь ты, Лэйф — лезешь ко мне в такое время! Любой
— Как тебе удалось узнать, где я нахожусь? — спросил он, ползя вперед по мере того, как она отступала.
— Хозяин таверны сказал мне, что тебя сцапали.
Я пошла за тобой до самых ворот, а там познакомилась с мальчиками. Один из них подсказал мне об этом туннеле сзади. Вроде бы по нему удрал какой-то другой пленный всего пару дней назад.
— И они все это тебе сказали, едва успев познакомиться?
— А ты сам посуди, каково им, Лэйф: платят мало, работы много — и что им до того, если какой-нибудь бедняга вырвется из когтей Родольфо?
— Вот уже, действительно, это было благородно с их стороны.
— Угу, но как тяжело было моей спине! Ну, и холодный же этот каменный пол, на котором ребятам приходится выстаивать часами!
— Свайхильда… не хочешь ли ты сказать… ну, да ладно, это не важно, — поспешно добавил Лафайет, — я предпочитаю ничего не знать.
— А теперь осторожно, — предупредила она. — Тут туннель идет под уклон и выходит наружу под кустом, а совсем рядом ходит часовой.
Используя ногти и пальцы ног, Лафайет полз наверх. На самом верху он остановился и стал ждать, пока Свайхильда прислушивалась.
— Побежали, — сказала она.
Раздался слабый хруст, впереди забрезжил свет, еле видный сквозь туман. Мгновением позже они уже бежали через аллею, перемахнули низкую стену и очутились в небольшом парке. Они осторожно пробирались меж деревьев и кустарников к уединенному месту в центре густых зарослей.
— А я беспокоился о тебе, — сказал Лафайет, плюхаясь на землю. — Свайхильда, это чудо, я все еще не верю, что так получилось. Если бы не ты, через три часа я стал бы короче на голову.
— А если бы не ты, со мной все еще резвились бы эти пять палубных образин, Лэйф.
Она легла рядом с ним на ковер из хрупких листьев.
— Да, но ведь это именно я втянул тебя во всю эту историю, вытащив из дома ночью…
— Да, но ведь это ты из-за меня поругался с Халком. Он вообще-то не такой уж и плохой, только мозгов у него маловато, и вечно он подозревает меня в чей-то. Могу поспорить, если бы он сейчас оказался здесь, то веселенькую закатил бы истерику, увидев нас вместе в кустах!
— Э-э, да, — Лафайет осторожно отодвинулся от теплого тела, лежащего рядом с ним. — Но сейчас нам надо подумать, что делать дальше. Я не могу показываться здесь людям на глаза: либо они принимают меня за кого-либо другого, либо эти матросы — самые быстрые пловцы во всем мире…
— Мы так ничего и не поели, — сказала Свайхильда. — Или тебя накормили в тюрьме?
— Должно быть, сегодня у тюремного повара был выходной, — печально ответил О’Лири. — С каким наслаждением я поел бы сейчас этих колбасок, которые были в нашей корзинке.