Берег и море
Шрифт:
Реджина лихорадочно подбирает слова в голове, но они почему-то не хотят складываться в предложения. Она лишь смотрит на Голда, хлопает ресницами и ждёт, что он продолжит говорить.
Но Голд молчит. Кажется, он настолько глубоко ушёл в воспоминания полувековой давности, что совершенно забыл о том, где находится.
— Голд? — зовёт его Реджина.
Мужчина трясёт головой. Его лицо, ещё мгновение назад потерянное и уставшее, снова приобретает каменное выражение.
— Она была всего лишь ребёнком, которому не повезло с родителями. Возможно, я монстр, или даже убийца,
Реджину неожиданно начинает мутить. Она не отрывает взгляда от Голда. Следит за тем, как мужчина возвращается за прилавок к кассовому аппарату, как он постукивает пальцами по стеклу, из-за которого на редкого посетителя смотрят различные диковины, как его подбородок буквально на секунду дёргается, когда Голд упоминает Бэя.
— Что-нибудь ещё, мисс мэр? — с прежней напыщенностью произносит Голд.
Он заводит обе руки за спину, выпрямляет плечи и всем своим видом пытается показать, что их разговор окончен. Он и так сказал чуть больше, чем хотел. Но Реджина не собирается уходить.
У неё есть ещё одна просьба.
— Румпельштильцхен, — говорит она тихо, словно это незаконно. Подходит ближе, упирается ладонями в прохладную стеклянную поверхность прилавка и наклоняется чуть вперёд, прежде чем продолжить: — Прошу тебя, если в тебе осталось ещё хоть что-то человеческое, помоги мне. — Реджина бросает мимолётный взгляд через плечо на дверь, затем снова поворачивается к Голду. — Помоги мне защитить Лу от Коры. Я знаю, что мама здесь не ради воссоединения семьи.
***
Я с самого утра на ногах. Ещё до того, как Мэри Маргарет просыпается на работу, я выскакиваю из лофта вместе со своим луком и её стрелами. Погода встречает хмуростью и серостью, непривычной для Сторибрука. Кажется, всё вокруг пытается подать мне знаки, которые я упорно игнорирую.
Последствия смерча, созданного мной, городу удалось пережить. Сейчас лишь редкие трещины в асфальте и покосившиеся дорожные таблички напоминают о том, что произошло.
Реджина постаралась на славу.
Я останавливаюсь через дорогу от кафе «У бабушки», когда замечаю Руби. Она, заспанная и недовольная, устанавливает перед входом табличку с названием блюда дня и объявлением об открытии. Машу ей рукой, пытаясь привлечь внимание. У меня удаётся это лишь тогда, когда я подключаю голос и выкрикиваю имя подруги.
— Привет! — заметно повеселев, отвечает она. — Куда ты в такую рань? Не заскочишь на кофе?
— Ты же знаешь, что это не самая удачная идея, — отвечаю я.
— Люди не будут злиться на тебя вечно, Лу, — отмахнувшись рукой, словно от надоедливой мухи, говорит Руби. — К тому же, я хочу наконец поговорить с тобой по душам. Без тебя тут такая скука!
Я улыбаюсь и киваю, соглашаясь. У меня никогда не было подруг, Руби — первая. И я ужасно соскучилась по нашим разговорам.
—
Руби отвечает мне оттопыренным в кулаке большим пальцем. Когда из кафе выходит миссис Лукас, мы тут же расходимся: Руби исчезает внутри, а я, вжав голову в плечи, возобновляю движение в нужную мне сторону.
Это странно и очень глупо, как одна случайная ошибка смогла разрушить весь мой крошечный мир, который я так старательно выстраивала вокруг себя. Он не был идеальным, но, по крайней мере, был стабильным и безопасным. А что сейчас? Даже почвы под ногами нет, чтоб хотя бы попытаться встать ровно.
Единственные, кто остался — Таран и Киллиан. Но второй всё время так странно смотрит, словно чего-то боится. И это, в свою очередь, не на шутку пугает меня саму.
А появление первого скрывает в себе только ещё больше тайн.
— Эй!
Не нужно быть колдуньей, чтобы понять, к кому обращён этот скрипучий, низкий голос. Я останавливаюсь на месте, хоть и понимаю — не надо. Лучше продолжить идти в сторону леса или даже ускориться, чтобы не наткнуться на конфликт.
Но во мне словно два человека: один кричит о том, что не стоит, а другой, словно голодный волк, хочет крови.
Я разворачиваюсь. В паре шагов от меня стоит Лерой. Он то ли уже пьяный, то ли ещё — покачиваясь, он еле стоит на ногах и указывает на меня пальцем.
— Ты! Это ты во всём виновата!
— Иди проспись, Лерой, — отвечаю я с жалостью.
— Ты во всём виновата! Ведьма!
Лерой угрожающе машет бутылкой, зажатой во второй руке. Я снова предлагаю ему успокоиться, и в ту же секунду эта бутылка летит в меня. Успеваю дёрнуться, чтобы она не попала в голову — бутылка несильно задевает плечо. Его пронзает мимолётная тупая боль.
— Ты убила его! Убила!
Я внимательно вглядываюсь в лицо мужчины. Он точно пьян, но, вроде, не сошёл с ума.
— О чём ты говоришь?
— Весельчак. Единственный, кто всегда искал положительное даже в самой чертовски плохой ситуации, не пережил всего этого. Он умер вчера, — Лерой с шумом вдыхает носом воздух, — из-за тебя. Ведьма!
Те двое в палате интенсивной терапии, воспоминаю я. Видимо, одним из них и был бедный гном.
— Мне очень жаль, — я поджимаю губы.
Мне должно быть жаль. Но я почему-то ничего не чувствую.
— Тебе всё равно на него, — словно прочитав по моему лицу, произносит Лерой. Он вертится вокруг себя в поисках чего-то, а затем, не найдя нужный предмет, с трудом стягивает с себя ботинок и кидает в меня с очередным гортанным криком «Ведьма!».
Ботинок пролетает мимо меня, но сам его факт с чудовищной силой задевает мою гордость. Едва контролируя собственные действия, я вытягиваю правую руку вперёд и говорю:
— Хочешь ведьму — я покажу тебе ведьму.
Секунду на лице Лероя не отражается ничего, кроме злости. Потом его глаза вдруг широко распахиваются, рот открывается в немом крике, а руками он хватается за собственное горло, словно пытается высвободиться из оков, созданных невидимым продолжением моей руки, которое крепкими клешнями смыкается у мужчины на шее.