Берег и море
Шрифт:
В основном, она состояла из одного единственного пункта: Неверленда.
Несколько раз я пыталась перебить Тарана, чтобы вставить свой нелицеприятный комментарий, но парень поднимал ладонь вверх, давая мне понять, что выслушает лишь в самом конце повествования.
К его счастью и моему собственному сожалению, когда Таран наконец закончил, я была слишком поражена, чтобы кричать или возмущаться.
— Ты был в Неверленде, — констатирую я то, что Таран сообщил мне минутой ранее. — Ты точно дурак.
— Я не знал,
— И ты дурак, — повторяю я. — Потому что только дураки решают начать поиски с этого проклятого места.
В ответ он почти незаметно покачивает головой из стороны в сторону, словно не понимает саму суть моего негодования. Его самого совершенно не смущает тот факт, что Неверленд, расположенный катастрофически близко к Придейну, является заброшенной землёй Потерянных Мальчиков и их предводителя Питера Пэна — одного из самых опаснейших и коварнейших злодеев. Даже Рогатый Король побаивался его — а этот человек предпочитал смотреть на казнь невиновных вместо вечернего моциона.
— Как бы глупо это сейчас не звучало, но твой похититель спас тебя, — сообщаю я. — Питер бы превратил тебя в одного из своих потеряшек.
— У меня нет сердца, — грустно отмечает Таран. Весь рассказ он разглядывал свои ногти, а сейчас поднимает глаза на меня. — Это не очень-то похоже на спасение.
Таран непреклонен. Я не знаю, что он сейчас чувствует, как не пытаюсь представить себя на его месте.
— Я найду его. Обещаю. И не важно, кто конкретно посмел его забрать.
Я больше не пытаюсь контролировать гнев — в этом нет смысла, пока люди вокруг такие сволочи. Только когда Таран касается моего предплечья, я замечаю, что сжимаю светло-голубой пододеяльник с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Комментарий к 8
Где самые классные, талантливые и просто мировые человечки? У нас в клубехD
========== 9 ==========
Всё, что произошло в лесу, я оставляю в секрете. Мэри Маргарет и Эмма пытаются разговорить меня, задавая вопросы об успешности моей тренировки, но я лишь отмахиваюсь и говорю, что ничего толкового не вышло.
Так будет лучше для всех нас.
Кажется, они верят, но всё же те взгляды, которыми обмениваются, когда думают, что я не вижу, говорят об обратном.
Ночью я проваливаюсь в сон сразу же, как только голова касается подушки. Мне снится Киллиан. Точнее, он и Таран. Мужчина и юноша о чём-то бурно спорят, пока не прихожу я и не выпускаю стрелы им в животы. Но ни Таран, ни Киллиан не падают замертво. Они лишь смотрят на меня пустыми глазницами, открывают рты, из которых не вылетает ни звука, а затем за их спинами появляется та семья из Придейна, Руби, Мэри Маргарет, Дэвид, Белль, Эмма и Генри, и все с такими же ранами и пустыми лицами.
— Ты убила их, — собственный голос бьёт по голове, словно отбойный молоток. — Ты убила их.
Хочется проснуться, но я словно парализована: ни открыть глаза, ни двинуться с места. Я накрываю ладонями лицо, чтобы не видеть безжизненных выражений на лицах знакомых мне людей, и всеми силами стараюсь перенести себя обратно в реальность.
Земля под ногами ходит ходуном, воздух вокруг неожиданно превращается в жидкий свинец. Мне не вдохнуть. Я убираю руки от лица, и тут же кто-то наваливается на меня со спины, прижимая к земле. Я с трудом приподнимаю голову. Что-то тёплое и липкое пачкает щёку и затекает за шиворот.
Чужая кровь.
С диким криком распахиваю глаза в реальности, в которой я лежу на полу на любезно постеленном мне мягком матрасе и простынях в цветочек. Холодно, и одежда липнет к телу, словно меня окатили целой ванной ледяной воды. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю перед собой сидящую на корточках Эмму. Она не произносит ни слова, пока моё дыхание не приходит в норму, а затем протягивает стакан чего-то тёплого и пахнущего маслом.
Молоко.
— Мне стоит поинтересоваться, что тебе снилось? — шепотом спрашивает она.
Я залпом осушаю принесённый стакан и качаю головой.
— Лучше не надо.
— Ладно, — соглашается Эмма, но никуда не уходит, лишь смотрит на меня изучающим взглядом. — Знаешь, когда у Генри кошмары, он просит, чтобы я посидела с ним, пока он снова не заснёт.
Короткий смешок слетает с моих губ. Это глупо, ведь мне не двенадцать лет, я взрослая женщина, способная сама о себе позаботиться. Но когда я открываю рот, чтобы отказаться от этого детского предложения, вместо этого почему-то произношу:
— Как хочешь. — И откидываюсь обратно на матрас.
Одежда Эммы тихо шуршит, когда она укладывается на полу рядом со мной, подкладывая ладони под щёку, чтобы было не так твёрдо. Я чувствую её взгляд на себе, хоть и лежу на спине и сама смотрю в потолок.
— Знаешь, — начинает Эмма, — всё-таки вы с Реджиной очень похожи. — Это не то, о чём бы мне хотелось говорить, поэтому я ничего не отвечаю. — В смысле, не внешне, а внутренне. Характером, темпераментом, поведением. Я знаю, что сейчас ты не настроена на то, чтобы верить в её невиновность, но я, как мать, знаю: она бы никогда не совершила преступление против своего ребёнка.
— Сказала та, что от собственного отказалась, — вставляю я.
Эмма издаёт то ли кашель, но ли возмущённый выдох.
— Справедливо, — отвечает она. — Только вот ты не представляешь, как сильно я об этом жалею. И Реджина тоже, я уверена. Какими бы мотивами она не руководствовалась, когда отдавала тебя, сейчас она бы заплатила любую цену, чтобы изменить прошлое.
— Ты не можешь знать наверняка, что творится у неё в голове.
— Вообще-то, — Эмма ворочается, — я говорила с ней сегодня.