Берега Ахерона
Шрифт:
Морозов пожал плечами и зачерпнул пиалой содержимое котелка. Настой получился отменный, слегка горьковатый, но приятный на вкус. В голове зашумело и ощущение легкости, почти невесомости, наполнило не только тело, но и казалось самое естество. Поклонник какой-то Розалии Самойловны очнулся и, на четвереньках, подполз к котелку, томимый сухостью во рту.
Экс-капитан почти полностью опорожнил котелок, икнул и заблеял словно барашек. Пределы лесочка раздвинулись, ближние деревья ушли за горизонт и на дне каменной чаши, залитой дневным светом, стоял лишь жрец в длинной льняной тоге, да у ног сидел раб-мириандин в ошейнике, скулил подобно побитой собаке, и просил о пощаде по-гречески. Андрей еще раз оглянулся по сторонам, отметил знакомые вершины Западно-Понтийского кряжа и удивленно
Иерофант не обращал внимания на эти вопли и хотел лишь успеть в урочное время к святилищу, чтобы заставить Лукулла покинуть Вифинию, призвав на помощь подземных богов. Лукулл, толстяк Лукулл, обедавший у Лукулла, почему-то напоминал тощего Бланка-Ульянова с куцей дрожащей бороденкой, сочинявшего очередной бред о многообразии тактик российской социал-демократии и поэтому пусть предсмертные вопли центуриона усладят душу Великой Гекаты.
Она пришла неожиданно, и сердце Андрея защемило, несильно так защемило, но очень настойчиво. Чистый горный воздух не давал облегчения, стал плотным, словно вода мертвого моря, неспособная утолить жажду не только в жизни, но и в смерти. Почему именно она? Она ведь погибла осенью двадцатого на Перекопе! О боги, если вы есть, то будьте милосердны, если вы боги, а не демоны!
Оставшаяся вечно молодой сестра милосердия Мария исчезла, уступив место смешливой охотнице, которая бесстыдно дразнила голыми коленками из-под короткой туники, сжимая в руке тугой лук из рогов антилопы. Такая красавица пристрелит и глазом не моргнет, а если и моргнет, то лишь для того, что бы оценить расстояние до очередной жертвы. Ух, хороша! Молчу красавица, молчу и даже не думаю о бренном, все больше о вечном! Охотница добродушно улыбнулась и, взглядом, приказала следовать за собой к вершине, гуще других покрытой лесом. Пленного римлянина волокли два гераклеота, появившиеся также неожиданно, как и сама лучница.
Потомок капитолийской волчицы даже не пытался вырваться, а покорно семенил за стражниками, которые не упускали случая толкнуть его тупым концом копья под зад или наступить на развязавшийся ремень калиги. Дорога резко пошла в гору и свернула к лесистому подножию горы с вершиной, срубленной лабрисом давнего катаклизма. Охотница скрылась в густом подлеске, и только легкий ветер прошелестел ей вслед колючим кустарником. Резкий вскрик и на дорогу упало тело неосторожного пастуха, заблудившегося на свою голову в священном лесу. Андрей переступил мертвое тело и, постукивая длинным посохом, направился дальше, проклиная юношу за неосторожность. Готовишь мистерию, истязаешь тело и душу, а всякие молодые эфебы все портят. Посох. А он откуда взялся? А почему, собственно, верховному жрецу и не ходить с этой дубиной, которая так приятна на ощупь и принадлежит ему по праву. Это тебе не трехлинейка в боях под Мелитополем, хотя и это своеобразный жезл мага Дроздовской дивизии. Стоп! Дроздовской дивизии нет в Митридатовом царстве, а трехлинейками гоплиты не воюют! Это было в прошлом или будет в невообразимо далеком будущем.
Жрец, раздраженно вытер со лба пот, и остановился, поджидая гераклеотов. Андрею было противно наблюдать за тем, как извивался на земле пленник, как целовал следы гераклеотов, прося пощады. Иерофант же удовлетворенно потирал окладистую бороду, шепча благодарность подземным богам, отобравшим у жертвы разум. Охотница появилась неожиданно, осуждающе посмотрела на жреца, согнувшегося в поклоне, и вогнала стрелу в землю по самое оперение.
Процессия двинулась дальше, и по мере подъема к вершине все сильнее ощущался древний дух, не то чтобы злой, но явно недовольный присутствием посторонних. Иерофант дал знак остановиться, поняв,
И снова дорога петляла среди деревьев, опутывая серой лентой плосковершинную гору. Лес притих и только легкий ветерок шелестел где-то внизу, но так тихо, словно боялся разбудить исконного владыку этих мест. Лесные великаны расступились, открыв пыльный, выжженный солнцем склон. Где-то вверху, почти полностью заслоненный каменным останцем, виднелся черный зев священной пещеры, доступный немногим лишь в урочные часы. А во всем виноваты жрецы мариандинов, которые четыре века назад прокляли святилище Лунной Девы и никак не разрушить их заклинания, разве что свежей человеческой кровью. Кровь, конечно, неплохо, но в скальное подземелье еще требовалось войти и непросто войти, но и сразиться неизвестно с кем. Старик нетерпеливо стукнул посохом по серому камню и посмотрел на своих спутников. Гераклеоты утихомирили легионера, визжавшего словно поросенок, и согласно кивнули. Лохарг, командовавший стражниками, вытащил короткий меч, хотел опередить старого иерофанта, но остановился, увидев белесый туман, опускавшийся на дорогу рваными клоками. Ой, не мечом здесь надо орудовать, а словом!
Андрей, глядя на молочно-белое нечто, принялся вспоминать какое-нибудь заклинание из арсенала мартинистов, но вместо этого в голову приходила всякая чушь, вроде перечня кораблей из «Илиады». За пеленой послышался резкий звук буцины и римлянин воспрянул духом, мечтая о помощи. Лохарг гераклеотов не выдержал и бросился вперед, словно хотел в одиночку уничтожить, прикрывшихся туманом демонов. Гоплит, едва зацепив зыбкое щупальце, выронил меч и, грохоча доспехами, покатился вниз, к самой кромке деревьев.
— Это все Титий! — послышался в голове жреца раздраженный и немного капризный женский голос, — У самого сил мало и обратился через Идайю к Рее!
— Величественная! Я всего лишь смертный…, - начал было возражать иерофант, но осекся, ощутив гнев повелительницы.
И что у меня на левой руке? Не гераклейский ювелир его делал! А камень как блестит, словно живой глаз! Чье око? Пусть теперь смотрит на поединок в горах мариандинов, равных которому не было со времен Язона. Туман превратился в полупрозрачное холодное пламя, которое алыми бликами заиграло в складках белоснежной одежды жреца. Шаг навстречу и огонь, лизнув камни, погас.
— И где мрачные стражи? Слава охотнице, а то уж…,- подумал жрец и остановился, чтобы перевести дыхание.
— Молчи! Даже не думай о них! — ответила богиня едва различимым шепотом.
Подъем казался бесконечным, и с каждым шагом наваливалась усталость. Хотелось упасть на горячие камни и вздремнуть, погрузиться в приятные сновидения, стать одним из монолитов и лежать здесь бесконечные годы. И снова перстень болью отогнал сон, заставил идти дальше к заветной пещере, в которой окружающее нереально, а призрачное истинно. Гоплиты устроились в тени каменной ниши и заснули, а пленник покорно побрел навстречу гибели, погрузившись в колдовскую дремоту. Вот и святилище, заполненное непроглядной клубящейся чернотой, которая лязгала оружием, разговаривала на едва понятном мариандинском диалекте, дразнила запахом горелого мяса и прокисшего вина.
Жрец, уже далеко не юноша-эфеб, остановился, посмотрел на посох, покачал головой и сделал шаг вперед. В самом деле, что ему терять? Жизнь почти прошла и негоже ветерану Гераклеи пугаться не упокоенных призраков. За порогом святилища было пусто, воняло нетопыриным пометом, и едва уловимым тленом. Иерофант презрительно посмотрел на два скорченных скелета, безразлично пересыпал ладонью пригоршню тусклых золотых монет, покачал головой, увидев затянутую паутиной нишу, и остановился при гадючьем шипении из алтарного чертога. Ну, это не страшно. Они уже давно не ядовиты и две гадюки остались лежать на камнях черными шнурами, попав под удары окованного посеребренной бронзой посоха.