Бери и помни
Шрифт:
Зато Олег Иванович, наблюдая за передвижениями Евдокии по дому, улыбался под нос и радовался собственной сообразительности. Никакой вор не страшен, никакой банк не нужен. Вот она, золотая курица в уборе старой девы, из милости, можно сказать, живущая в его доме.
Но так Селеверов думал не всегда. В моменты, когда Дуся в белой накидке вступала на территорию его отдельной палаты, чинно доставала из клеенчатой сумки термосы и банки, басом интересовалась его самочувствием, Олег Иванович чувствовал себя виноватым
– Слышишь, Евдокия, – с набитым ртом мычал Олег Иванович. – Устала, поди, каждый день на этот берег кататься. Дачу свою забросила…
– Чего это забросила? – не соглашалась Ваховская. – Бываю…
– Может, в санаторий тебя отправить? – отхлебывая компот, предлагал Селеверов, не глядя Дусе в глаза.
– Не-е-ет! – наотрез отказывалась она. – Ка-а-акой санаторий еще? Чего я там не видела? Была один раз – хватит.
– Да тебя там подлечат… Опять же люди твоего возраста… Познакомишься…
– А я что? Болею? Я не болею, – доказывала Самому Ваховская. – А старух я и в поликлинике увижу. Не поеду. Сами поезжайте, врач же говорит.
– Да я-то поеду, – пообещал ей Олег Иванович. – В сентябре…
– Вот и поезжайте, – обрадовалась Дуся и засобиралась домой. – Пойду я…
– Римка чего не идет? – как бы между прочим интересовался Селеверов.
– Так когда ей? – успокаивала его Ваховская. – Собираются. Это ведь не шутки: одна – в Москву, другая – в Ленинград.
– Когда едут?
– Через два на третий, – затейливо ответила Евдокия и встала. – Воду скоро дают. Поеду.
«Не помнит о долге», – делал вывод Олег Иванович и на время успокаивался.
Так же и Элона: заслужив Дусино прощение, она забывала о страданиях и несла радость в мир, именуемый ею «Вовик».
Римка ворчала, пытаясь вразумить дочь примером задумчивой Анжелики, занятой сборами в Ленинград.
– Не лишнее? – интересовалась мать, в который раз курсируя мимо раскрытого чемодана.
– Нет, – односложно отвечала Анжелика, сверявшаяся со списком необходимого в поездке.
– Ты как будто навсегда уезжаешь! – иронизировала Римка, глядя на дочь.
– Хотелось бы… – уклончиво говорила себе под нос Лика, чем приводила Селеверову в бешенство.
– Поступи сначала!
– Попробую, – экономила моральные силы девушка и наматывала на картонку нитки разных цветов.
– Ну попробуй, – угрожающе комментировала мать, а внутри холодело: «А вдруг поступит? Ей ведь что в голову втемяшится!»
Так и вышло. Подтвердив медаль, Анжелика поступила в ЛИЖЖТ с первой попытки. Онемевшей на другом конце провода Дусе она сообщила, что ровно через пять лет приступит к строительству своего первого моста.
– Чего ты молчишь? –
– П-п-приехала, – еле выговорила Ваховская, не зная, плакать или радоваться полученному известию.
– А Лё-о-о-ка? – прорывалась сквозь тысячи километров Анжелика. – Поступи-и-ила?
– Н-е-ет… – к вящему удовольствию девушки, сообщила Дуся.
– А дома кто-нибудь есть? – рвалась Лика еще хоть с кем-нибудь поделиться своей радостью.
– Не-е-ет, – в голос заплакала Евдокия.
– Ду-у-уся, – возмутилась Анжелика. – Ты чего там? Пла-а-ачешь, что ли?
– Пла-а-ачу, – созналась Ваховская и всхлипнула так, что девушка отдернула ухо из-за оглушительного треска в трубке.
– Не пла-а-чь! – засмеялась Лика и пообещала: – Скоро приеду.
– Когда-а-а? – проорала в трубку Евдокия, но вместо ответа минуты три слушала короткие гудки.
– Не может быть! – не поверила Элона, ради любви к Куприянову, к немыслимой Римкиной радости, отказавшаяся от идеи поступления во ВГИК после первого же экзамена.
– Мо-о-ожет, – снова всхлипнула Дуся и бессильно опустила руки.
– Не может. Там пятнадцать-двадцать человек на место, а она поступила?
– Говорит…
– Пусть что хочет говорит. Не верю.
– Да-а-а… – потемнел лицом Селеверов, в глубине души надеявшийся, что дочь потешит самолюбие и вернется. – Кремень девка. Ленинград, значит, – в задумчивости протянул он и внимательно посмотрел на жену.
Непроницаемое лицо Римки окончательно испортило ему настроение.
– Что делать будем, Мусь? – печально поинтересовался Олег Иванович, как выяснилось, абсолютно не готовый отпустить дочь на учебу в другой город.
– А что ты сделаешь?
– Может, уговорить? – робко предложила Дуся и тут же осеклась под красноречивым взглядом Селеверовых. – Девушка… – попробовала объяснить Евдокия. – Одна… В чужом городе…
– Кому ваша девушка в этом городе сподобилась? – еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать от обиды, язвительно поинтересовалась Элона.
– Много ты понимаешь! – отсекла ее Ваховская.
– Ты зато много понимаешь! – не задумываясь, нахамила Лёка и, чтобы повысить себе настроение, пару раз крутнулась около зеркала. – Поступила! И что? Мир перевернулся?
– А тебе завидно? – неожиданно резко прервал ее монолог Селеверов и сердито посмотрел на дочь. – Хотела – поступила. Это ты мордой торговать в Москву поехала. Тоже мне актриса! На чем ты там завалилась? На басне?
– Я не завалилась, – поправила отца Элона. – Я сама документы забрала. А меня, кстати, уговаривали остаться.
– Кто-о-о-о? – не выдержала Римка, на глазах которой происходили описываемые события.
– Неважно! – по-королевски отмахнулась младшая Селеверова и обняла Дусю. – Я в отличие от вашей медалистки о вас, между прочим, думаю.