Берия. Арестовать в Кремле
Шрифт:
— С ним невозможно работать, товарищ Сталин. Он зарвался, выставляет много требований, подбивает других, во все вмешивается. Его надо, товарищ Сталин, хорошенько проучить. Это дерзкий, невоспитанный человек. Зазнайка!
И шеф решил рискнуть.
— Я прошу, товарищ Сталин, санкции на арест. Отправим на полгода куда надо, будет как шелковый, — сказал и замер в ожидании решения вождя, боялся его гнева.
— Таких, как Капица, у нас, Лаврентий, по пальцам перечесть. С должности я его сниму, а ты его не трогай. Помирись с учеными. Тебе, Лаврентий, не хватает деликатности: ученые — это особые люди. Голосом не возьмешь. Изучи основы ядерной физики. Понял все?
— Все, товарищ Сталин…
И Берия, поборов свою ненависть к ученому, поехал в институт и не с пустыми руками — прихватил с собой отличнейшее ружье, бельгийскую инкрустированную двустволку…
Вернувшись,
Сталин снял Капицу с должности начальника «Главкислорода», оставив ученого в комитете по атомной бомбе, но и здесь академик неоднократно сталкивался с шефом, о чем не раз писал Сталину; вождь эти письма пересылал Лаврентию Павловичу, и они шли ко мне. Капица сообщал Сталину о некомпетентности Берия, жаловался на его грубость: «Изложенное ясно показывает, что товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому комитету, я особенно почувствовал недопустимость его отношения к ученым… Рано или поздно у нас придется поднять ученых до «патриарших» чинов. Ведь покупать у нас таких людей нечем. Это капиталистическая Америка может, а мы — нет… Пора товарищам типа Берия начинать учиться уважению к ученым… Особый комитет должен научить товарищей верить ученым, а ученых, в свою очередь, это заставит больше чувствовать свою ответственность, но этого еще пока нет… Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», — на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю… Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах…»
Шеф весь ушел в «Проект АБ», и надо отдать ему должное — работал много и увлеченно. Но письма ученых Сталину поколебали авторитет Лаврентия Павловича в глазах генералиссимуса…
Берия все чаще посещал лабораторию № 2, вникая в меру своей подготовленности в процесс разработки «Проекта АБ», оказывая помощь всем необходимым, встречаясь с учеными, инженерами, руководителями ведомств и учреждений. В его адрес, как из рога изобилия, сыпались многочисленные просьбы, заявки, предложения от И. Курчатова, Ю. Харитона, Г. Флерова. При его участии в 1946 году создается под шифром КБ-11 научно-исследовательский центр по разработке и созданию атомного оружия. После завершения Ю. Харитоном технического задания на первую атомную бомбу началось под руководством Берия строительство Главпромстроем НКВД корпусов КБ-11, сооружение промышленного реактора, радиохимического завода по выделению плутония из урана. Зэки строили почти все объекты среди болот, в лесу, по бездорожью, в осенней хляби и весенней распутице, при сильных уральских морозах и таких же сильных ветрах. Сколько их, бедных доходяг, осталось там, в тех болотах и лесах… Может, пора и вспомнить их, зэков, одетых в простые телогрейки и разбитые сапоги, среди имен людей, делавших отечественное ядерное оружие…
На заключительном этапе создания первой атомной бомбы люди работали на пределе человеческих возможностей — поджимали сроки испытания.
29 августа 1949 года в 7 часов утра на Семипалатинском полигоне раздался оглушительный, рвавший, казалось, саму материю воздуха взрыв; дрогнула под ногами иссохшая, потрескавшаяся земля, и вверх, убивая все живое, потянулось грибовидное облако… Берия поспешил первым сообщить Сталину об удачном испытании, поздравить с первой, сделанной советскими людьми атомной бомбой. Сталин молчал, вслушиваясь в громкий, взволнованный голос Берия.
— Спасибо, Лаврентий. Поздравляю и тебя: ты много сделал, чтобы она взорвалась. Спасибо! — и положил трубку…
Курчатову, Харитону, Флерову и многим другим было присвоено звание Героя Социалистического Труда, сотни были удостоены лауреатов Сталинской премии, тысячи (не были забыты и разведчики) награждены орденами; получил награду и Лаврентий Берия. Он тогда сказал ученым:
— Иногда был резок — время поджимало. Приношу свои извинения, если кого когда-то обидел.
— Простите
Берия простил всем. Не простил только одному — П. Капице, хотя тот давно покинул Специальный комитет. Таких обид Лаврентий не прощал никому… Письма Капицы Сталину лежали у него в сейфе. Он начал готовить очередное «случайное» убийство, на этот раз — академика. Для этих целей к тому времени в МВД вовсю действовало специальное подразделение, хорошо замаскированное даже от самых близких…»
30
«И еще один удар перенес шеф от Сталина. Письмо М. Рюмина вождю о неблаговидных делах министра госбезопасности В. Абакумова привело Сталина в состояние продолжительного гнева и открытой неприязни к Берия — Лаврентий Павлович в свое время выдвигал кандидатуру Абакумова, активно курировал МГБ, всячески поддерживая своего протеже. Рюмин давно «прицеливался» к креслу министра и, зная о болезненной подозрительности Сталина, сообщил вождю о том, что «в стране давно существует заговор «еврейских буржуазных националистов», имеющих связи с разведками капстран, в том числе с разведкой США, и что об этом заговоре хорошо информирован министр госбезопасности В. Абакумов, тщательно скрывающий правду о заговоре от руководства страны и партии». По словам Рюмина, сообщивший Абакумову о заговоре арестованный Я. Этингер был вскоре в интересах скрытия заговора Абакумовым умерщвлен в тюрьме. Следы, таким образом, терялись в стенах МГБ.
Можно предположить, что происходило в помутненном бесконечными заговорами, происками шпионов и диверсантов сознании генсека после прочтения письма полковника МГБ Рюмина! Потоки брани и гнева обрушились на Берия, и на какое-то время шеф был лишен участия в наиболее важных совещаниях и, самое главное, в застольях и ночных беседах на ближней даче вождя. Теперь все чаще Сталин называл Берия не по имени, а «товарищ Берия», что приводило последнего в состояние страха.
Абакумов был снят с должности министра госбезопасности, арестован и отправлен в одиночку Лефортовской тюрьмы. Михаил Рюмин получил свои «тридцать сребреников», став заместителем министра госбезопасности СССР…
В первые после ареста дни генерал-полковник Владимир Степанович Абакумов не мог понять одного: почему он, выдвиженец Берия и не раз расхваленный Сталиным, в одночасье оказался за решеткой…
«Дорогой Лаврентий Павлович! Я просил товарища Игнатьева передать Вам о том, чтобы пакет с некоторыми старыми материалами, изъятыми у меня, вскрыли только Вы. 12 июля я должен был заехать к Вам, чтобы оставить часть материалов, спросить, как поступить с материалами об авиации, но поговорить уже не было возможности. Спустя два часа произошла беда.
Как Вы знаете, вопрос в отношении тов. М. обстоял тогда крайне туго, и несмотря на очень сильный нажим, я показал себя как честный человек [19] . Меня спрашивали об изъятых у меня материалах, я ответил коротко, что должен передать по назначению.
Дорогой Лаврентий Павлович! Меня беспокоит один вопрос. Верно ли теперь относится ко мне тов. М. при разбирательстве моего дела. Может быть, я допускал ошибки, но у меня какое-то сомнение. Целиком полагаюсь на Вашу помощь. Хорошо бы в какой-то форме дать мне понять, что Вы помните обо мне и делаете все необходимое. Мне очень тяжело. Лаврентий Павлович, просил Вас о жене и ребенке — ответа нет еще. Ваш В. Абакумов».
19
«Дело об авиации» касалось курировавшего авиацию Г. Маленкова. Абакумов пытается убедить Берия в том, что он защищал Маленкова перед Сталиным.
Письмо много дней лежало в папке без ответа, да какой ответ мог быть, если Абакумов оказался арестованным по прямому указанию Сталина. Не мог Лаврентий Павлович перечить вождю народов, не мог подать голос в защиту чем-то провинившегося министра. Сталин не терпел защиты арестованных по его указанию, с чьей бы стороны она ни исходила. Никто и никогда не посмел из окружения вождя встать на защиту тех, кто находился в камерах Лубянки или Лефортова.
Об этом не мог не знать Абакумов, много раз наблюдавший припадки гнева у генералиссимуса, когда кто-то, не знавший порядков и обычаев двора, пытался просить за «ошибочно арестованного крупного деятеля науки». Но тем не менее генерал-полковник упорно шел на заочный контакт со своим шефом.