Берия. Арестовать в Кремле
Шрифт:
Разумеется, судили врачей и раньше, но то были одиночки, не являвшиеся агентами разведок ведущих капиталистических государств. Ходили разговоры о суде над врачом-хирургом Холиным, арестованным после операции и последовавшей за ней смертью М. В. Фрунзе, знавшего, что операция язвы двенадцатиперстной кишки не была необходимостью и была сделана по указанию Сталина… Факт исчезновения хирурга Холина подтверждался многими работниками медицины.
В ноябре 1932 года жена И. В. Сталина — Н. С. Аллилуева — по официальным сообщениям умерла от аппендицита, хотя многие знали, что Надежду Сергеевну нашли застрелившейся (застреленной?) после очередной ссоры с мужем в своей квартире. Главный врач кремлевской больницы
Теперь не убийцы-одиночки, а террористическая группа, получавшая инструкции и указания от разведок США и Англии.
Берия потирал руки: Сталин увидел работу органов, разоблачивших врачей, фактически лечивших и его, Сталина, и других членов Политбюро. Какое-то время Сталин действительно верил в то, что ведомство, руководимое Берия, не дремлет, работает денно и нощно, старается изо всех сил. Вождь снова вернул шефа МГБ — МВД в свое окружение, снова стал называть Берия по имени.
Но радость Берия была короткой. Вскоре в «Правде» появляется отредактированная вождем статья об «убийцах-врачах», о необходимости всемерной бдительности. «Органы безопасности, — отмечалось в статье, — не вскрыли вовремя вредительской, террористической организации… А тех, кто вдохновлял наймитов-убийц, кто «проморгал», того ждет возмездие… оно не забудет о них и найдет дорогу к ним…»
Это была прямая угроза подведомственному Берия аппарату МГБ — МВД, самому их руководителю, которого все больше побаивался Сталин…
На одном из допросов Абакумов дал понять, что все его действия санкционировались Берия, и потому он, принимая решения, советовался с Лаврентием Павловичем. На этот раз последовал трудный разговор со Сталиным… Несколько дней Лаврентий Павлович ходил сам не свой, подолгу молчал, папку с документами не открывал, часто ходил по кабинету, запретив кого-либо принимать для бесед. На третий день он приказал принести «дело Ежова» и сидел над ним до поздней ночи. Он, видимо, опасался судьбы Ежова, скрупулезно исполнявшего указания Сталина, а затем отторгнутого самим же Сталиным и расстрелянного по его указанию. Казалось, Сталин должен быть довольным работой Лаврентия Павловича: атомная бомба пошла после испытаний в серийное производство, «ленинградское дело» удалось — все обвиняемые по нему признали себя виновными; теперь вот — процесс над врачами-убийцами. Что же еще надо товарищу Сталину?
И тогда Берия, воспользовавшись усиливающейся болезненной мнительностью Сталина, сообщил ему о фактах заговорщицкой деятельности в Москве, о письме, в котором назывались фамилии заговорщиков во главе с секретарем Московского обкома партии Г. Поповым, когда-то приближенным к Сталину и выдвинутым им на партийную работу. Сталин прочел пространное анонимное письмо и передал его недавно назначенному секретарем ЦК, МК и МГК Никите Сергеевичу Хрущеву:
— Ознакомьтесь. Потом поговорим.
Письмо насторожило Хрущева; он понимал, что достаточно его согласия — и письму будет дан ход, начнутся новые аресты; сказать Сталину о том, что никакого заговора в Москве нет, — не поверит, скажет: только что прибыл с Украины, обстановки не успел узнать. Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — головы не сносить… Не без умысла Никита Сергеевич положил письмо в сейф: пройдет время, острота реагирования спадет, тогда и можно будет сообщить Сталину о результатах расследования. Хрущев, конечно, рисковал, но на риск шел обоснованно — Сталин пока еще верил ему, высказывая вслух даже свои сомнения. Как-то Сталин, задержав взгляд на Хрущеве, сказал:
— Пропащий
Никита Сергеевич с присущим ему вниманием и житейской мудростью попытался убедить вождя в том, что все верят ему, беспокоятся за него, за общие дела.
Шло время. Сталин, казалось, забыл об анонимном письме. Хрущев тоже не напоминал, стараясь оттянуть время. Но Сталин все-таки вспомнил об анонимке.
— Я вам давал одно заявление. Вы с ним ознакомились? — спросил он Хрущева, пристально рассматривая его лицо.
— Ознакомился, товарищ Сталин.
— Ну и как? — Сталин смотрел в упор, в зрачки Хрущева; тот взгляд выдержал, откашлялся в кулак.
— Это какие-то мерзавцы написали. Негодяи или сумасшедшие! — голос Хрущева был твердым и убедительным.
— Как это так? — не верил Сталин, не сводя взгляд с глаз Хрущева. — Это же документ, и к нему надо отнестись очень внимательно и серьезно.
— Я убежден, товарищ Сталин, — Хрущев видел настороженный, застывший взгляд вождя и глаз не отводил. — Этот документ ничего общего с действительностью не имеет. Я этих людей знаю.
— Всех знаете?
— Многих. Никакие они не заговорщики. Это честные люди: секретари райкомов, председатели райисполкомов, директора предприятий. Абсолютно уверен, что Попов никакой не заговорщик. Трудится в полную силу, о деле беспокоится, переживает, когда недостатки захлестывают. У меня нет никаких сомнений в нем!
Хрущев умел убеждать даже таких упрямых, как Сталин, и его уверенность не могла не воздействовать на вождя. Тот долго молчал, ходил по кабинету, прикуривал трубку, и все это время Никита Сергеевич стоял в напряжении — решалась судьба людей, а может, и его судьба…
Пауза затягивалась. Сталин любил такие минуты, испытующе оглядывая низкорослого, начавшего полнеть секретаря МГ и МГК; в прошлом случалось, что человек не выдерживал затяжных пауз и принимался раскаиваться в мелочах, называя фамилии тех, кто был рядом.
— Вы считаете, что документ не заслуживает внимания?
— Не заслуживает, товарищ Сталин. Это, по-моему, откровенная провокация.
— Откуда у вас такая уверенность? Вы еще плохо знаете людей. А люди бывают, — Сталин выругался по-черному, — …сволочи, шпионы, продажные шкуры. Никому нельзя верить!
— Люди в большинстве хорошие, товарищ Сталин. А как они трудятся! Я недавно был на Метрострое и удивился: по колено в холодной воде, в грязи стоят, на себе бревна тащат в забой. Там же увидел и секретарей райкомов партии. Люди трудятся мно…
— Люди — это навоз, бесформенная масса. А массе нужен твердый руководитель с железной рукой и характером. У нас много слюнтяйства. Потребовать некому. Завод не выполнил план, а директор и парторг не за решеткой. И это рядом с вашим горкомом. А вы: люди работают… Что будем делать с заявлением? — после небольшой паузы спросил Сталин, остановившись лицом к лицу с Хрущевым.
Достаточно было секретарю МК сказать, что надо как следует разобраться, как тут же последовала бы команда на арест (список «заговорщиков» в письме), и люди после пыток сознались бы в «преступлениях против партии и народа». Хрущев заслужил бы похвалу Сталина: только пришел и сразу же обнаружил заговор. И не только Сталина…
— Анонимку, товарищ Сталин, надо уничтожить. А люди пусть работают.
— Под вашу личную ответственность! — пригрозил Сталин указательным пальцем…
Хрущев знал, что вождь будет цепко держать в памяти «главного заговорщика» — секретаря МК Г. Попова; он уже «прицелился» к нему, рано или поздно вспомнит Попова и упрячет на Лубянку. Хрущев решил «убрать» Попова подальше от Москвы, с глаз вождя и Берия, назначив его директором завода в одном из волжских городов. Он как в воду глядел: не прошло и полгода, как Сталин спросил: