Берлинская тетрадь
Шрифт:
Сержант охотно закуривает предложенную папироску, глубоко затягивается и продолжает: — По всему выходит: Берлину капут! Наши-то, я слыхал, за Шпрее уже рубаются. А моя часть где-то в центре города, плац какой-то очищает. Названия тут мудреные, не поймешь. У нас ведь, в России, все просто: улица — улица и есть. А тут — плацы, штрассе, аллеи. Теперь я уже беспокоюсь, успею ли залечить рану до парада Победы. Хочу под оркестр с нашими знаменами пройтись по этим плацам и штрассам.
Многоголосье уличного боя наполнено не столько грохотом артиллерийской канонады, сколько треском пулеметной, автоматной
На улице, уже занятой нашими войсками, разгуливают автоматчики, зорко посматривая на дома, заглядывая во дворы: нет ли там немецких солдат и офицеров, притаившихся для ударов в спину нашим войскам. Почти в каждом окне висит белый флаг.
В местах, что подальше от линии боя, штатские немцы высыпали на улицу и с любопытством разглядывают проходящие машины, подобострастно раскланиваются. Охотно объясняют названия ближайших улиц и даже описывают их достопримечательности.
В поведении берлинских немцев есть выражение некоторого удовлетворения всем происшедшим. Они понимают, что кошмар беспрерывных бомбардировок для них окончился, что война завершается, хотя и полным поражением фашистской Германии, крахом гитлеровской машины. Тот берлинец, который дожил до сегодняшнего дня, может уже спать в квартире, а не в подвале, и спать спокойно.
На Берлинер-аллее встретили немцев, расчищающих мостовую от щебня и битого стекла. Но чем дальше мы углублялись по этой улице, тем безлюднее и мрачнее становилась она. Потом и всякий след машин оборвался. Мы свернули в переулок. Автоматная стрельба шла где-то рядом. К нам подбежал запыленный автоматчик.
— Тут с машиной находиться опасно, — сказал он, — вон там, за поворотом еще идет бой.
Пришлось послушаться автоматчика и отъехать квартала на три назад.
Здесь я встретил капитана Гордеева, командира пулеметной роты. Ему только что осколком гранаты ранило руку. Он крепко ругался, рассказывая:
— У меня семь станковых пулеметов впереди — ведут огонь вдоль улицы и по домам, в которых сидят немцы. Скажу вам одно: немецкие солдаты давно бы оружие сложили, но вот эсэсовцы, те их держат. Часа три назад мы прочищали одну улицу. Дашь очереди две по дому, и ждешь. Смотришь, из подворотни белый флаг покажется, потом несколько солдат выглянет. Посылаешь туда автоматчиков. Ну, и ведут человек десять, а то и больше. Казалось бы, все кончено. Так нет. В доме обязательно человек пять эсэсовцев сидит. С ними-то и приводится канителиться,
Сейчас, когда бои за Берлин идут с небывалым напряжением, ими живут наши войска всюду, от Балтики до Карпат. На другой стороне улицы, в подворотне, я заметил нескольких советских офицеров. Решив, что это штаб части, я направился туда. Оказалось, что это не штаб, а группа сотрудников красноармейской газеты, которую редактирует подполковник Пикерман. Части, обслуживаемые этой газетой, дерутся на другом участке фронта — они идут сейчас навстречу войскам союзников. Но бойцы и офицеры этих частей
25 апреля 1945 года.
Комендатура действует…
Нынешнее предмайское утро на центральных улицах Берлина началось громоподобной канонадой. Части Красной Армии, продвигавшиеся к центру Берлина с востока, уже знали, что соседи, вклинившиеся в городские кварталы с севера, успешно рассекают берлинский мешок пополам и начинают штурм прилегающего к рейхстагу района. Поэтому и там, где мы находились, готовился новый энергичный рывок в центр, увертюрой к которому и была артподготовка.
Огибая огромные завалы из щебня и железного лома, мы свернули в сторону Силезского вокзала и попали на большую площадь, в центре которой разбит сквер. В песке, среди пыльной зелени деревьев играли детишки. Тут же около водоразборной колонки выстроилась огромная очередь немцев, набиравших в ведра воду. Мирный сквер неожиданно загрохотал; орудия батареи старшего лейтенанта Нечаева включились в общий хор. Меня удивило то, что ни детишки, игравшие в сквере, ни очередь, стоявшая за водой, никак не реагировали на происходившее рядом с ними. Один пожилой берлинец объяснил мне:
— Мы привыкли. У нас ведь почти не стихала стрельба зенитных орудий. А разрывы тяжелых бомб?!
На стене одного дома, обращенной к скверу, наши бойцы приклеили два огромных листа. На них по-русски и по-немецки излагались приказ командующего войсками 1-го Белорусского фронта Маршала Г. К. Жукова о том, что германская территория, занимаемая войсками фронта, является прифронтовой зоной и что вся власть на этой территории осуществляется военном командованием, и приказ начальника гарнизона и военного коменданта города Берлина генерал-полковника Н. 3. Берзарина о том, что вся административная и политическая власть в Берлине, по уполномочию командования Красной Арамии, переходит в его руки.
Через минуту у стены дома около вывешенных приказов собрались сотни немцев. Люди выползли из щелей между развалинами, растаяла очередь, стоявшая за водой. И каждый, читая приказы, долго обсуждал их с соседом, а потом вместе они уходили — каждый по своему делу. Немец любит порядок. Теперь ему известно, зачем и куда идти.
Мы уже знали, что в освобожденных частях Берлина власть районных военных комендатур устанавливалась немедленно после занятия Красной Армией улицы или квартала. Эта власть распространялась на все стороны жизни района.
Вчера в одном из переулков города мое внимание привлекла толпа штатских немцев. Я спросил:
— Что это за очередь?
— Здесь районная комендатура. Мы пришли регистрироваться.
Кругом бухали орудия, где-то рядом рушились здания, шел упорный, кровопролитный бой, а районная военная комендатура уже привлекла внимание немцев Фридрихсбергского района.
Я беседовал с районным комендантом, подполковником П. Н. Кузнецовым.
— Я ленинградец и, конечно, не мечтал стать комендантом одного из районов Берлина, — сказал он. — Но уж такова военная судьба! Вторые сутки тут жизнь налаживаем.