Берлинское кольцо
Шрифт:
— Разве легион на линии фронта? — усомнилась Рут.
Он догадался на что намекает «шахиня» — Туркестанский легион из-за неблагонадежности солдат и офицеров давно отведен от линии соприкосновения с противником. В тылах легионеры несли вспомогательную службу при гарнизонах СС.
— Лес тот же фронт, — пояснил унтерштурмфюрер. — Если не хуже, там партизаны…
Пояснение задело Рут, и не смыслом сказанного, а тоном, который избрал для ответа унтерштурмфюрер: он вроде бы возмущался недоверием, проявленным к туркестанцам. И потом, это желание остаться в Берлине, когда идут страшные бои на подступах к Германии. Киев сдан.
— А где спокойнее? — холодно спросила Рут, — на Ноенбургерштрассе или на втором километре Берлинер ринга? В этом безмолвном лесу…
Злой вопрос. Он больно кольнул унтерштурмфюрера. Неужели беловолосая фрау забыла как он целовал ей ладони! Целовал и, кажется, плакал…
— Вы не хотите мне помочь, госпожа? — с обидой произнес он.
— Я — хочу, но одного моего желания мало…
— Что же еще нужно?
— Желание президента. Он не понимает, почему вы здесь, вернее, зачем…
Унтерштурмфюрер остановился и так резко, будто ноги его обо что-то споткнулись.
— Госпожа!
Ей тоже пришлось задержать шаг, чтобы не прервать разговор, не удалиться от легионера, который, как показалось «шахине», хочет сейчас именно этого. Она взяла его под руку и попыталась опять повести по лесной тропе.
— Не могу… Не могу сказать вам! — прошептал он, защищаясь.
— Кто же вас просит об этом… Бедный мальчик! Я понимаю, я все понимаю… Идемте же!
Они прошли к полосе буков, уже отдавших осени свой наряд. Листья, недовольно шурша и позванивая, укладывались на тропе после неторопливых, но тяжелых человеческих ног. Листья хотели умереть спокойно.
— Это не моя тайна, — все же попытался что-то объяснить легионер. — Тайна других… Германии, может быть… Пять тысяч марок обещаны тому, кто найдет меня… живого или мертвого…
Рут поняла — быть постоянно на прицеле и ждать выстрела действительно страшно. За пять тысяч марок выстрел обязательно прозвучит. Не зря унтерштурмфюрер бежит с этою злополучного второго километра, бежит в город, на Ноенбургерштрассе. Там спокойнее и безопаснее, там стены, которые защитят от пули. В лесу человек подобен зайцу. След уже взят, и теперь надо ждать только появления охотника. Или охотников. Ей пришла в голову неожиданная мысль, что и она в сущности охотник. Не обычный, правда: шкура не интересует Рут, пять тысяч марок — тоже. Нужна тайна. Зачем, пока неизвестно. Жизнь, та, которую вела жена президента, научила ее ценить тайны. Ольшер как-то сказал: «Тайна в наше время — богатство!» Надо полагать, в преддверии катастрофы, закон этот не потерял своего значения, напротив, он стал всеобщим. Тайна превращается в золото, а с золотом дороги открыты и в ад и в рай!
— Вам не следует появляться в Берлине, чтобы не быть опознанным, — посоветовала Рут и одновременно высказала свое сокровенное желание оборвать связь унтерштурмфюрера с сотрудниками Туркестанского комитета. Именно оттуда, с Ноенбургерштрассе, грозила опасность легионеру и ей, Рут Хенкель. Там слишком много хищных глаз, способных приметить жертву.
— Берлин не страшен, — отверг опасения «шахини» легионер. — Розыск Исламбека
— Не для немцев?! — не приняла сразу возражение унтерштурмфюрера Рут. Оно показалось ей абсурдным.
— Не для немцев, — повторил легионер.
«Для кого же?» — хотела спросить она, но тут пытливая мысль сама натолкнула на ответ: «Для тех! Для других…» Знобкий холодок обдал сердце, и оно на мгновение сжалось в предчувствии чего-то поражающе страшного и в то же время радостного. Страх был обычным, а вот радость незнакомая, повергающая в трепет.
Рут захотелось сейчас же обрушить на своего спутника тысячу вопросов, все разузнать, укрепиться в собственной догадке, но она сдержала себя. Произнесла успокоительное:
— Ну, если не для немцев, тогда можно чувствовать себя в безопасности.
Теперь пришел черед унтерштурмфюрера удивляться:
— Вы так считаете?
— Да. И президенту будет легче вызволить вас отсюда. Хорошо, что вы объяснили мне…
Ничего не значащая фраза выдавалась взамен приобретенной тайны. Пусть не полной, но все же тайны.
— Я могу надеяться?
— Конечно, друг мой… «Отец» не оставит вас…
Он повеселел, этот загнанный в лес и обреченный на постоянный страх туркестанец. Снова поверил в благосклонность и отзывчивость светловолосой фрау и готов был на новые признания. Но они не потребовались. «Шахиня» перестала интересоваться секретами легионера. Глаза ее отрешенно смотрели вдаль, горели каким-то возвышенным пламенем, чуждым всему земному…
Дорожка все петляла и петляла, огибая деревья, выбираясь на поляны и снова уходя в чащу. Иногда она сворачивала к шоссе, как бы желая вывести людей из леса, избавиться от них и отдохнуть, но люди упорно возвращались назад, опять топтали траву и листья. Так в борьбе покоя и движения миновал час, а может, и два. День угас и пришла темнота серой осенней ночи…
4
— Вас влекло к этому легионеру только чувство?
Фрау Найгоф неловко пожала плечами. В ее возрасте признание звучит смешно. Но оно сделано и как бы ни отговаривалась теперь баронесса, ощущение неловкости не исчезнет и полковник не отстанет от нее, пока не получит ясного и элементарного подтверждения.
— Только чувство…
— А вы не находите, что увлечение случайным, ничего не значащим для вас человеком, к тому же стоящим на самой первой ступени лестницы, которая уже вознесла женщину очень высоко, кажется неестественным?
— Я была одинока.
— Допустим…
— Одинока и разочарована. Это граничило с отчаянием…
— Отчаяние требовало выхода, — согласился полковник. — Но какой выход давал вам роман с мнимым унтерштурмфюрером?
«Он мстит за этот шрам на виске… Мстит за прошлое, — подумала Найгоф. — Из прошлого я одна перед ним, и все удары будут нанесены мне…»
— Что давал отчаявшейся женщине роман с мнимым унтерштурмфюрером? Я хотела спастись…
— В каком смысле?
— Он входил в список легионеров, отправляемых во Францию… К испанской границе…
— Вас интересовала испанская граница?
Найгоф помолчала, оценивая возможное впечатление от ее ответа. Сказала, колеблясь:
— Да, испанская… Впрочем, если говорить точнее, португальская.
— Это почти одно и то же.
— Пожалуй…
— У вас сохранились связи с Лиссабоном? Связи отца?