Берлинское кольцо

Арбенов Эдуард

— Вы получили на этот визит разрешение у капитана? — спросила она.

Все повторялось. Она задавала острые и неприятные вопросы, он — краснел. Краснел и молчал. При упоминании о шефе ефрейтор даже потупил глаза, дал этим понять, что явился самовольно.

— Рискованная смелость, — разглядывая гостя, заметила Рут. — Но не бойтесь, я вас не выдам…

Ефрейтор ответил благодарным взглядом и несколько осмелел. Стал разглядывать кабинет. Делал он это с поразительной элементарностью, пяля глаза на каждую вещь, на каждую деталь в ней. И когда сейф, стеллаж, ковер, стол с бронзовым чернильным прибором, нож для бумаг из слоновой кости и золотистая ручка

под янтарь прошли перед ним, он уставился на хозяйку. Собственно, это была главная цель, к которой ефрейтор двигался, медленно и робко переползая через мебель и все эти ненужные и мешающие ему предметы. Утомленный, но довольный он предался теперь созерцанию красоты «шахини». Изучение прически, то есть хаотично разбросанных по щекам и шее светлых прядей, доставляло ему немалое удовольствие. В глаза хозяйки, серо-колючие и почти постоянно прищуренные, он боялся смотреть и держал взгляд на почтительном расстоянии от них — где-то у плеча, и лишь иногда со страхом к ним приближался… Только приближался, существовала какая-то запретная линия, которую ефрейтор не переступал, замирая на ней в пугливом и радостном ожидании.

Он не знал точно зачем приехал в дом президента, никакой практической надобности в таком поступке не было. Его толкнула неосознанная еще, но настойчивая потребность увидеть снова «шахиню».

Рут поняла это. И поняла прежде, чем ефрейтор догадался о собственном желании. Она повторила себя во всем — и в настроении, и в одежде. Только встречу перенесла в кабинет, полумрак и тишину.

— Значит, вы Исламбек? — произнесла она после долгой паузы, предназначенной для вынужденного изучения гостем кабинета.

Ефрейтор не знал, можно ли отвечать на подобные вопросы, и опять покраснел. Теперь уже не от смущения, а от испуга.

— Ну, ну… если это тайна, пусть она останется при вас, милый туркестанец. — Рут улыбнулась ободряюще. Но улыбка получилась усталой и немного грустной.

Он поблагодарил ее наклоном головы и прикосновением руки к сердцу по восточному обычаю. Подтвердил этим существование тайны.

— Только Исламбек был решительнее, — сравнила Рут. — Рисковее был… Вам, наверное, рассказывал о нем капитан?

— Конечно.

— Он хорошо знал унтерштурмфюрера, во всяком случае, лучше нас всех. — Хозяйка посмотрела почему-то на сейф и остановила на нем взгляд. — Между прочим, свой путь Исламбек закончил здесь… В этом кабинете.

— Его убили? — вырвалось у ефрейтора неожиданно.

— Нет, кажется… Хотя в него стреляли. Не в доме, разумеется. В парке… — Она повела бровью, указывая куда-то за стены, вдаль.

Ефрейтор забыл о капризных прядях, спадавших на лицо «шахини». Забыл о существовании запретной линии. Перешагнул ее торопливо и глянул в глаза.

— Кто стрелял? Капитан Ольшер?

Это имело для него какое-то значение. Вопрос прозвучал тревожно, и тревогу легко уловила Рут.

— Кто именно, не знаю… Но не Ольшер. Он был здесь в это время, звонил по телефону, так рассказывали…

Не Ольшер! Ефрейтор успокоился и даже вздохнул облегченно. Непричастность капитана к убийству чем-то устраивала двойника. Он имел дело только с начальником «Тюркостштелле»; и лишь один-единственный раз встречался с майором, имени которого не знал. Если Ольшер не убийца, то близость к нему не вызывает опасения. «Ни один выстрел не прозвучит!» — заверил его капитан. Возможно, это правда.

— Он жив? — с надеждой в голосе спросил гость.

— Кто?

— Этот Исламбек?

— Вероятно. О казни никто не говорил. Впрочем, я могу

и не знать… Тайна! — Хозяйка насмешливо изогнула губы, подчеркивая свое ироническое отношение к секретам, столь бережно охраняемым гостем и его шефом.

Ефрейтор обрел спокойствие, но оно было вовсе не нужно Рут. Спокойствие чем-то походило на равнодушие, даже безразличие. Гость уже не смотрел на «шахиню», не смущался, когда она вдруг вскидывала свои длинные ресницы и встречала чужой взгляд открыто, с ясным желанием ожечь гостя.

— А вы хотели бы видеть его живым? — полюбопытствовала она.

Такого вопроса ефрейтор не задавал себе, поэтому он прозвучал для него неожиданно и заставил задуматься.

— Мне все равно, — ответил он не совсем твердо.

— А вдруг вы встретитесь?

— Как то есть? — не понял гость.

— Обычно — Исламбек с Исламбеком, — зло, желая сбить равнодушие ефрейтора, пояснила Рут. — Разве это невозможно?

Он опять задумался:

— Не знаю…

Равнодушие, кажется, нарушилось. Гость стал нервничать: ему не нужен был тот, настоящий, Исламбек — достаточно опасностей таит узкая тропка, на которую толкает ефрейтора Ольшер. Ее бы пройти живым, как-нибудь пройти!

— Не надо пугаться, милый юноша, — засмеялась Рут. — Это же только предположение… Шутка. Не так ли? Оставим серьезную и скучную тему, к тому же еще и запретную. Тайна! — Хозяйка озорно подмигнула гостю. — Я дала слово хранить тайну…

«Шахиня» позвала служанку и велела подать кофе.

— В столовой очень холодно, — пожаловалась она. — Принеси сюда!

Пока служанка возилась с прибором и готовила столик к завтраку, Рут развлекала гостя рассказами о своих поездках по лагерям военнопленных. Это были почему-то веселые поездки. Или просто Рут везло на всевозможные приключения. Однажды они заблудились в лесу и попали вместо лагеря для туркестанцев в румынскую часть, где солдаты ждали артистов. Президент с трудом отбил свою жену от компании подвыпивших артиллеристов. «Это были дюжие и решительные парни», — смеясь признавалась Рут. Другой раз ее чуть не застрелил часовой, когда она, изрядно захмелев во время попойки у офицеров караульной команды, среди ночи стала бить в сигнальный рельс, поднимая лагерь на поверку… Рассказывая, хозяйка громко смеялась, а гость застенчиво улыбался. Он плохо понимал ее быструю, изобилующую сложными оборотами немецкую речь. А возможно, и понимал, но не находил в похождениях «шахини» ничего смешного.

Когда подали кофе и служанка вышла, предусмотрительно притворив плотно дверь кабинета, Рут сказала!

— Будем пить!

Рядом с оттоманкой, в торшере хранился коньяк. Хозяйка достала уже начатую бутылку и налила себе и гостю по полной рюмке.

— Берите и садитесь ближе, чтобы мне удобнее было угощать вас…

Он хотел пододвинуть кресло, но «шахиня» показала на оттоманку.

— Не бойтесь, в этом доме вам не угрожает ничего страшного, — и, подняв рюмку, она добавила многозначительно: — Вы же не настоящий Исламбек!

Пока он, взволнованный таким неожиданным предложением хозяйки, перебирался с кресла на оттоманку и умащивался рядом, не зная насколько близко можно сесть, Рут поправляла плед на своих ногах. Поправляла старательно, настолько старательно, что ноги все время оказывались обнаженными и ефрейтор невольно наталкивался взглядом то на округлую коленку, то на полные икры, то на пятки.

Наконец канительная и веселая церемония завершилась — «шахиня» стихла с рюмкой в руке, а ефрейтор обалдело застыл в нерешительности рядом.