Берлинское кольцо

Арбенов Эдуард

— Я полюбила… — сказала она, глядя на полковника из-за чуть смеженных ресниц. — Не смущайтесь моей откровенностью… Она вызвана вашим же требованием говорить правду… Я полюбила. Это случилось где-то осенью сорок третьего года… Надеюсь дату называть не придется, у чувств еще есть своя туманная тнеопределенность, которая не значится в календаре… Но была осень, я помню, и шли дожди, долгие, скучные, доводящие до исступления дожди…

2

Гауптштурмфюрер Ольшер допустил грубый промах, когда осенью 1943 года привез на Ноенбургерштрассе двойника Исламбека и представил

его президенту Туркестанского национального комитета Вали Каюмхану и его заместителю Баймирзе Хаиту. Это была первая ошибка начальника «Тюркостштелле». В комитете заметили ефрейтора, пока что выступавшего под собственной фамилией. Заметили и обратили внимание на слишком большую заинтересованность шефа эмигрантов в судьбе молодого легионера, чем-то похожего на Исламбека — не то осанкой, не то чертами лица. Позже внимание президента и первого министра оказалось для молодого легионера роковым. Но это позже, первое же знакомство с комитетом не внушило ефрейтору никакого опасения, наоборот, он испытал радость от общения с такими добрыми и отзывчивыми людьми. Вдали от родины, в хмуром Берлине он встретил земляков, способных, как ему показалось, стать его друзьями. Они совсем не были тронуты отчаянием и растерянностью, царившими в легионе. На Ноенбургерштрассе, кажется, ничего не знали о фронте, о трагедии мусульман, одетых в немецкие шинели. Как человек пугливый, он сразу поддался этому успокаивающему сердце благодушию, невольно потянулся к милым господам, так приветливо встретившим его.

Ольшер совершил вторую ошибку — привез ефрейтора в дом президента и попытался восстановить наглядно всю операцию с похищением документов и арестом Саида Исламбека в феврале 1943 года. И в первом и во втором случае гауптштурмфюрером руководила практическая мысль — нашпиговать ефрейтора всем необходимым, даже впечатлениями, когда-то полученными Исламбеком. Если британская разведка наткнется на двойника и примет его за своего агента, на что надеялись и чего очень хотели Ольшер и Дитрих, она, естественно, подвергнет ефрейтора проверке. Знание биографии Исламбека, знание обстановки, в которой он действовал, даст двойнику возможность выйти с честью из этой проверки. Суровой проверки. Что она суровая, Дитрих знал по собственной практике в гестапо.

Гостей приняла жена президента Рут Хенкель. Не спавшая ночь из-за трижды повторявшейся воздушной тревоги, она казалась утомленной и расстроенной и, конечно, не была так предупредительна и внимательна к ефрейтору, как ее муж на Ноенбургерштрассе, но все же довольно гостеприимно приняла молодого легионера и его шефа из главного управления СС. Лишь на мгновение лицо ее приняло выражение досады, когда Ольшер объяснил цель своего визита и попросил помочь ему провести урок.

— Это имеет какой-то смысл? — спросила хозяйка.

Ольшер кивнул:

— Да, для Дитриха.

И позже, пропустив вперед, в гостиную, ефрейтора, добавил, трогая локоть фрау Хенкель:

— Думаю, для вас тоже.

Она не поняла и пожала плечами.

Ольшер ждал возгласа: «Удивительное сходство с Исламбеком!» Но Рут, видимо, не заметила ничего схожего с унтерштурмфюрером или не захотела заметить, и это огорчило начальника «Тюркостштелле».

Ефрейтор плохо усваивал урок, все внимание его было сосредоточено на обстановке президентского особняка и прическе фрау Хенкель — хозяйка не успела привести себя в порядок и волосы, торопливо схваченные приколкой, то и дело распадались и кокетливо заслоняли то щеку, то глаза, то губы, вызывающе томные от неугасшего

волнения и бессонницы. Показывая зал, спальню и кабинет, она замечала на себе любопытные и даже слишком любопытные взгляды гостя. Вначале они удивляли ее, потом стали беспокоить.

В конце путешествия по особняку Рут, сев на диван и устало откинувшись на глубоко западавшие пружина спинки, спросила ефрейтора:

— Ваш батальон стоял в лесу?

Он машинально кивнул и вдруг зарделся стыдливо. Хозяйка отметила это смущение ефрейтора и сделала для себя вывод.

— Вы могли бы, если, конечно, господин Ольшер не против, иногда навещать своего президента. Отец туркестанцев рад видеть своих земляков.

Ольшер промолчал — дружба подопечного с главой комитета не входила в планы начальника «Тюркостштелле». Ему нужен был только урок в его доме. И этим уроком он не остался доволен — ефрейтор слушал рассеянно. Когда оба они покинули особняк, Ольшер спросил:

— Какой дорогой Исламбек шел от кабинета в вестибюль?

Ефрейтор не смог объяснить, он не считал это важным и не попытался зафиксировать.

— Вы все-таки тупы, милый мой, — прямо в лицо легионеру заявил гауптштурмфюрер. — Но, к счастью, от вас не так уж много требуется. Запомните хотя бы как выглядит хозяйка дома. Этого пока достаточно…

Ефрейтор запомнил.

Вообще, всего было достаточно. Начальник «Тюркостштелле» торопился, детали, по его мнению, уже не играли роли, в конце концов «Исламбек» нужен лишь для приманки, для установления контакта, позже все утрясется.

— Остался побег, — объявил ефрейтору Ольшер. Он не подумал о возможном удивлении своего подопечного или о протесте, забыл, что у людей существуют собственные точки зрения и тем более желания.

— Я не смогу, — умоляюще произнес ефрейтор.

Ольшер засмеялся:

— Это же игра.

— Три тысячи марок за живого или мертвого, — напомнил легионер текст из объявления полиции. — Мертвого тоже…

— Гарантирую полную тишину. Ни одного выстрела по вас не будет сделано… Нам нужен живой Исламбек, вы поняли?

В этом Ольшер оказался прав — выстрел не прозвучал. Обошлось без выстрела.

Ефрейтор все понял, уяснил требования гауптштурмфюрера, подчинился разработанной программе, и все же перед «побегом» тайком от шефа навестил еще раз президента. Не на Ноенбургерштрассе, а в Тиргартене, в новом особняке, подаренном главе эмигрантского правительства самим фюрером. Явился, как и прошлый раз, утром. Почему-то осеннее утро, слезливое и туманное, располагало легионера к визитам.

Он позвонил робко и ему открыла служанка — молодая женщина неясной национальности, плохо говорившая по-немецки и совершенно не понимавшая по-тюркски. Служанка провела его в кабинет, который оказался пуст. Гость сел в кресло возле стола и стал ждать хозяйку. Он был уверен, что придет именно хозяйка, впрочем, в такое время трудно надеяться на встречу с президентом, довольно дисциплинированным чиновником, получавшим жалование на Ноенбургерштрассе.

Действительно, вошла хозяйка, фрау Рут, такая же возбужденная и невыспавшаяся, с такой же плохо собранной копной золотисто-светлых волос, распадавшихся на легкие небрежные струи, как и тогда, в первый раз. Все было таким же и в то же время обновленным, нарочито подчеркнутым. Губы горели ярче, глаза не несли следов утомления.

Рут села напротив гостя, в некотором отдалении, в углу, где была широкая зеленая оттоманка с круглыми подушками. Подтянула под себя ноги, совершенно нагие, и накинула на них плед.