Берлинское кольцо
Шрифт:
«Иди, иди! — заторопил шарфюрера Саид. — Старика нет. И никогда уже не будет. Он умер еще на прошлой неделе. Но идти к нему надо, если решился на этот шаг. Да и что другое можешь придумать: пакет у тебя и надо от него избавиться, просто необходимо избавиться, иначе хозяин сживет тебя со свету!»
Шарфюрер и сам торопился. Он обгонял людей, двигавшихся по лестнице, перескакивал через ступени, готов был, кажется, лететь наверх, к самому храму. И только на последней ступени придержал шаг — вспомнил, что идет всего-навсего к нищему и такая поспешность неестественна, даже подозрительна. Надо идти медленно, усталой походкой. Площадку
«А старика нет, — подсказал «аисту» Саид. — Жаль, конечно, но что поделаешь: пути господни неисповедимы. Десять лет стоял он на этих ступенях, взимая дань жалости и сострадания с людей, а когда минул его срок — упал. Прямо на ступени. И его долго не уносили. День был дождливым, и никто не приходил к храму. Собачка, что коротала свой век у ног нищего, выла, звала кого-то, но храм был слишком далеко от города, и ее не услышали…»
Старика не было. «Аист» это не сразу понял. Он попытался найти его. Обошел храм, потоптался среди людей, сверил время — десять утра, все точно — и вернулся на площадку. Старика нищего не было. Тогда «аист» понял. Смятение охватило его. Испуганно озираясь, он кинулся вниз по лестнице, к подножию холма…
Саид едва поспевал за длинноногим шарфюрером. Нет, он не думал догонять его, но и выпустить из виду не мог. Ему надо было узнать, куда направляется «аист». Обязательно узнать, иначе снова исчезнет след и потребуется время на поиски. Время, полное неожиданностей и риска.
Где его гнездо?
«Аист» не полетел в гнездо. Видимо, он получил сегодня отпуск от полковника, от кого же еще мог шарфюрер получить разрешение на прогулку по городу с адресом на листовке, и теперь распоряжался свободой по собственному усмотрению.
Никаких оригинальных желаний, пока он спускался по лестнице, у шарфюрера не родилось, и через четверть часа перед ним открылись двери кафе на бульваре Республики. «Аист» нырнул в гущу цветных столиков и вынырнул в противоположном конце зала, где заливалась вином компания легионеров. Саиду пришлось пройти мимо кафе, сделать вид, будто его интересуют аллеи под платанами и смуглые нимки, прохаживающиеся праздными стайками по бульвару. Назад он вернулся спустя какое-то время, достаточное для того, чтобы о нем забыл гарсон, стоявший у входа. Саид занял свободный столик и заказал бутылку вина. В конце концов можно было отметить этот день и эту встречу.
«Аист» пил и шумел. Пил много и звал куда-то своих друзей. Но пьян он не был, только казался пьяным. И это понимал Саид. Еще в Юрачишках коротыш сказал ему, что «лайлак» не пьянеет, тем более от сухого вина. За другими столиками сидели немцы — из частей гарнизона и зондеркоманды — и тоже пили. Но вели себя тихо. Молчали. И молчание было каким-то неестественным и тревожным. Мрачным было — немцы ждали открытия еще одного фронта, теперь здесь, во Франции, и это не сулило ничего приятного, тем более, что на Восточном фронте германская армия терпела поражение за поражением и надежды на реванш уже не было. Только вчера газеты сообщили о сдаче Севастополя, еще раньше советские войска вошли в Одессу. Геббельс заговорил о защите рейха. Впервые о защите… У самого выхода пристроились власовцы. Те лишь пугливо поглядывали на своих молчаливых союзников и иногда перебрасывались скупыми словами. Стаканы
Одолев свою бутылку и для приличия отсидев некоторое время за столиком, Саид подозвал официанта и попросил передать длинновязому шарфюреру, что шумел в конце зала, маленькую записку. Не сразу передать, а минут через десять, когда господин офицер уйдет. Плата за любезность лежит под бутылкой.
Официант поклонился — он все понял и повторять не следовало. Едва Саид покинул кафе и исчез за первыми платанами, гарсон убрал со стола, снес посуду на кухню, а потом не спеша направился к компании легионеров. Наметанный глаз легко определил, в какой именно момент следует передать записку, и шарфюрер неожиданно почувствовал в своей руке свернутый клочок бумаги.
— Мне?! — испуганно спросил он и едва не уронил записку, словно она обожгла его.
— Вам, — объяснил гарсон и посмотрел в сторону бульвара, где прохаживались одетые почти по-летнему скучающие нимки. — От дамы…
«Аист» не поверил, он помнил лестницу у храма и теперь связал эту лестницу с листком бумаги, оказавшимся у него в руке. Товарищи «аиста» поверили.
— Ха, тобой уже интересуются пери… Не теряйся, брат, а то мы перехватим красавицу.
Пришлось развернуть бумажку и прочесть. Прочесть вслух, так потребовали друзья. Но прежде «аист» пробежал листок глазами и убедился, что ничего опасного записка в себе не таит.
«Не огорчайтесь первой неудачей. Я хотела проверить ваши чувства, поняла, что вы благородный человек. Жду вас снова, в то же время… Лилли».
Он не прочел последней строчки. Сообразил, что делать этого нельзя — там был адрес!
— За благородного человека! — насмешливо выкрикнул один из легионеров и поднял стакан.
— Нет, за милую Лилли, — возразил другой. — Хороша небось чертовка… Как ты считаешь, счастливчик. Эй, гарсон, еще бутылку. За счет этого удачливого шарфюрера!
«Аист» спрятал записку. Сделал он это торопливо, дрожащими руками — записка радовала и пугала его.
— Но почему милая пери пишет по-немецки? — опять насмешливо произнес первый легионер. — Или она считает нас немцами?
«А на каком языке она могла бы написать? — подумал «аист». — Не на турецком же!» И ответил:
— Да, она считает нас немцами.
Насмешник лукаво подмигнул:
— Надеюсь, ты докажешь ей, что это не так…
Компания залилась громким визгливым смехом.
От одного из столиков отделилась тучная фигура оберштурмфюрера и приблизилась к легионерам.
— Человеку в немецкой форме нечему радоваться сейчас, — сказал офицер мрачно. — Надеюсь, вы меня поняли, господа?
Легионеры смолкли.
Офицер глянул на них осуждающе и вернулся к своему столику.
9
Не было никакой Лилли. Была Аннета — маленькая полная француженка с вьющимися волосами и милой улыбкой на пухлых губах. Улыбка помогала ей жить. Мужчины ценили привлекательность продавщицы больше, чем сигареты, которые она им предлагала. А сигареты были действительно мерзкими, и Аннета это знала, но где достать лучшие во время войны. Слава богу, что привозят такие, да еще с риском для жизни.