Бернард Шоу. Парадоксальная личность
Шрифт:
"...Солгав, я должен укорять себя не в том, что предал истину, а в том, что сбился и запутал дело. Нарушив слово, сохраняй спокойствие (волнение было бы пережитком), не бойся повредить душе, как повреждают порой важный телесный орган, существенно лишь не испортить что-либо вовне - так, скажем, люди портят праздник. Убив отца, не огорчайся - очень возможно, что ему так лучше, хотя было бы идеализмом надеяться, что ты не избежишь мук совести и ощущения вины. Все происшедшее рассматривай изолированно - вне социальных и моральных рамок. "Золотое правило" этики состоит в том, что правила такого нет. Неверно, будто совестно нарушать обещание, хотя
И хотя Честертон такое "программное высказывание" своего друга, в конечном итоге называет анархией и даже удивляется: мол, "зачем в общественной морали быть социалистом, если в личной ты - анархист", однако проявляет к Шоу милосердие. Он называет эту анархию какой-то тревожной, стыдливой, болезненно предупредительной и даже осторожной. Которая не верит ни традиции, ни опыту; не хочет следовать проложенным путем; любую частность судит по отдельности и в то же время - с точки зрения всечеловеческого блага; и каждому велит держаться так, как будто до него людей на свете не было. В конечном итоге, по мнению Честертона, "Квинтэссенция ибсенизма" была призвана поднять сиюминутную реальность над общими теориями. Мол, Шоу был не согласен с тем, что каждая подробность в пьесе обобщает все, о чем там говорится. Он не любил, когда в последнем акте побеждала справедливость, а зло терпело поражение - вопреки правде страстей и характеров. Любую частность ему хочется решать келейно, по-домашнему, без ссылок на мораль и этику. Против такой гигантской казуистики нельзя не ополчиться - театр слишком мал, чтобы вместить ее.
Можно только удивляться тому, что Бернард Шоу ставил Ибсена выше Шекспира. Тем более, если учесть, что они, Шоу и Ибсен, обладали многими совершенно противоположными личными качествами. К примеру, если Шоу был очень разговорчивым собеседником и острословом, то Ибсен, наоборот, был неисправимым молчуном. Такая особенность своей личности вынуждала Ибсена отказываться от частых приглашений на званые обеды. Свои отказы Генрик Ибсен пояснял следующим образом:
– Я в гостях почти не разговариваю. Остальные гости, глядя на меня, тоже умолкают. Хозяева становятся раздражительными. Зачем мне это? Когда же я не прихожу в гости, общество имеет замечательную тему для разговоров.
Однако, Ибсен, будучи, как и Шоу, не менее парадоксальным человеком, часто удивлял своих родных и близких неоожиданными поступками и поведением. Удивил даже в последние минуты своей жизни. Из воспоминаний Эдварда Булла - семейного доктора драматурга, можно узнать о следующем. Когда семья Ибсена собралась у постели писателя перед его смертью, сиделка, чтобы успокоить родственников, заметила, что Ибсен сегодня выглядит немного лучше. К изумлению всех присутствующих, Ибсен приподнялся на постели и, чётко и ясно, но, как всегда, немногословно, сказал:
– Напротив!..
Сказал и умер.
Однако именно Ибсен был властителем дум российской интеллигенции в начале XX века. Его пьесы ставились во многих театрах , в том числе и на сцене Художественного театра. Творчеству Ибсена посвящали свои публикации Иннокентий Анненский, Леонид Андреев, Андрей Белый, Александр Блок, Анатолий Луначарский, Всеволод Мейерхольд, Дмитрий Мережковский и многие иные российские знаменитости. В СССР наибольшей популярность пользовались его "Кукольный дом" и "Привидения". Не было забыто творчество Ибсена и за рубежом. С 1986 года в Норвегии вручается
***
Вполне возможно, что кое-кто из читателей данной подборки материалов, будут удивлён необычной критичностью Гильберта Честертона в адрес Бернарда Шоу - своего близкого друга. Однако, недаром, некоторые исследователи жизни и творчества Честертона утверждали, что в основе его критической аргументации лежали эксцентрика, упор на необычное и фантастическое, и что "парадоксы" Честертона являли собой поверку здравым смыслом расхожих мнений. В этом отношении, критическая аргументация Честертона во многом схожа с аналогичной аргументацией самого Бернарда Шоу.
Честертон любил дебаты, поэтому нередко участвовал в дружеских публичных спорах не только с Бернардом Шоу, но и с Гербертом Уэллсом, Бертраном Расселом и Кларенсом Дарроу. Большим другом Честертона был Хилер Беллок, с которым он тоже немало спорил. Шоу и Честертон часто подшучивали не только над своим ближайшим окружением, но и друг над другом К примеру, однажды Честертон шутливо сказал худощавому вегетарианцу Шоу:
– Если кто-нибудь посмотрит на тебя, то подумает, что в Англии был голод.
Тот не заставил ждать себя с ответом:
– А если посмотрят на тебя, то подумают, что ты его устроил.
Соль шутливого ответа Бернарда Шоу заключалась в том, что Честертон был человеком впечатляющих размеров: его рост составлял 1 метр 93 сантиметра, а масса - около 130 килограммов.
Гилберт Честертон является автором около 80 книг, романов "Человек, который был Четвергом", "Шар и Крест", "Перелётный кабак" и других, нескольких сотен стихотворений, 200 рассказов, 4000 эссе, ряд пьес... Широкую известность ему принёсли детективные новеллы с главными персонажами священником Брауном и Хорном Фишером, а также религиозно-философские трактаты, посвящённые истории и апологии христианства.
3. БЕРНАРД ШОУ И ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Драматургия Л. Н. Толстого стала хорошо известной в Западной Европе благодаря и активной деятельности Э. Моода - известного пропагандиста творчества русского писателя в Англии. Пьесы Толстого ставились в ведущих театрах Запада ещё при жизни автора "Войны и мира". Бернард Шоу познакомился с произведениями Л.Н. Толстого благодаря Э. Мооду, который пересылал Л.Толстому письма и пьесы Шоу, а также с помощью В.Г.Черткова, проживавшему в Лондоне и имевшему давнюю и тесную связь с Толстым. Владимир Григорьевич был не только редактором и издателем произведений знаменитого писателя, но и его близким другом, а также лидером "толстовства" как общественного движения.
Бернард Шоу проявлял интерес и к этому движению, возникшему в России в 1880-е годы и основы которого Толстой изложил в "Исповеди", "В чём моя вера?", "Крейцеровой сонате" и других произведениях. Главными принципами этого учения было:
– всеобщая любовь;
– нравственное самосовершенствование личности;
– непротивление злу насилием;
– опрощение - близость к народу (слово, придуманное самим Толстым).