Бернард Шоу. Парадоксальная личность
Шрифт:
Однако... Бывали победы не слаще горьких поражений, и об этом знаменитый драматург тоже признавался своему биографу: "Еще совсем в раннем детстве окрепшее в общении с литературой романтическое воображение приводило меня к такой похвальбе перед каким-нибудь крошкой, что тот - простая душа!
– и впрямь начинал верить в мою непобедимость. Уже и не вспомню, было ли мне это приятно, зато отчетливо припоминаю один случай. У моего поклонника была ручная коза, и однажды ею завладел мальчишка старше нас годами, высмеяв и отогнав законного владельца. Этот, понятно, рыдая, бежит ко мне, требует выручить козу и повергнуть захватчика. Ужас меня обуял дикий, вследствие чего и в голосе и в облике моем явилась спасительная свирепость. Ничего не подозревавший малыш смотрел на меня с верой; я пошел на врага со смелостью отчаяния (это синоним отчаянной трусости) и проревел: "Отпусти козу!" Злодей бросил добычу и мигом убрался, доставив мне незабываемое,
В детстве Бернард Шоу, по его собственному признанию, частенько врал, выкручиваясь из переделок, плел фантастические истории. Пряча застенчивость и робость, вечно что-нибудь из себя разыгрывал и особенно полюбил в своих рассказах роль главного злодея: во-первых, злодеи куда интереснее героев, во-вторых, басни о его героизме не были популярны среди приятелей и, наконец, ему очень импонировало сардоническое настроение Мефистофеля из "Фауста" Гуно, не говоря уже о красном костюме и обыкновении возноситься по лестницам на самую верхотуру...".
Вышеприведённое утверждение Хескета Пирсона о "прячущейся застенчивости и робости" Бернарда Шоу, , пожалуй, является своеобразным "ключём" к пониманию многих парадоксальных высказываний и утверждений Бернарда Шоу. Поэтому, к примеру, утверждение Шоу: "Я был редким тупицей в счете, и только на четырнадцатом году одолел задачу: сколько можно купить селедок на одиннадцать пенсов, если полторы селедки идут за полтора пенса?" - читателям следует воспринимать, как желание знаменитости на личном примере мотивировать веру иных родителей в то, что их сын-шалопай, не решивший задачу о количестве селёдок, которые можно купить за 11 пенсов, - не решил её не потому, что слишком слаб в математике, а потому, что в иные времена - иные и цены, как на селёдку, так и на образование, а также на многое иное. И что они, эти родители, обязательно должны верить в то, что их сын в будущем непременно станет, если не знаменитым математиком, то не менее знаменитым драматургом и писателем .
Впрочем, читатели книги "Бернард Шоу", автором которой был Хескет Пирсон, даже при не очень внимательном её чтении, могут заметить множество иных "парадоксов" и "странностей", а также информации, достойной не только удивления, но и восхищения её жизненно важной парадоксальностью. И от этом пойдёт речь в следующих подборках материалов.
5. О СПЕЦИФИЧНОСТИ СЕМЕЙСТВА ШОУ
По утверждению самого Шоу, у его семьи было великое множество близких и дальних родственников: "С рождения я был награжден великим множеством родственников, число которых постоянно росло. Тетушек и дядюшек были несметные полчища, а кузенов и кузин - что песчинок в море. Естественно, что даже низкая смертность - при одних только случаях смерти от старости - обеспечивала довольно регулярные похороны, которые следовало посещать. Родственники не очень ладили между собой, но чувство рода превозмогало распри".
Ниже приведена краткая информация о "специфичности" лишь двух дядей Бернарда Шоу - по линии отца и матери. Об Уильяме Барни Шоу - брате отца, знаменитый племянник вспоминал следующее: "В дни моего детства он был заядлым курильщиком и вдумчивым пьяницей. Кто-то поспорил, что застанет Барни Шоу трезвым, и заявился к нему спозаранок. Все равно проиграл. Впрочем, такое не редкость и у заурядных пьяниц. А с упомянутым Шоу стряслась удивительная вещь: дядюшка как-то разом бросил пить и курить и с редким старанием занялся игрой на трубе. Много лет безупречный холостяк предавался сему тихому и скромному занятию, но однажды потрясенный Дублин узнал, что он оставил трубу и женился на даме великой набожности и с приличным положением в обществе. Само собой разумеется, дама порвала всякие отношения с нами и, насколько я помню, с другими родственниками тоже. Словом, я ее ни разу не видел, а с дядюшкой после свадьбы видался лишь украдкой, да и то на улице. Он с самыми благородными побуждениями делал безнадежные попытки спасти меня и, как истый Шоу, в глубине души, верно, улыбался непочтительным шуткам, коими я усыпал свою дорогу к погибели. Ходила молва, что он посиживает с Библией на коленях, разглядывая в театральный бинокль женский пляж в Долки. Моя сестра была пловчихой и в том, что касается бинокля, эту версию поддержала...".
Но далее, со слов Бернарда Шоу, произошла настоящая трагедия:
"...Библейские басни проняли дядю так сильно, что он отказался носить ботинки, толкуя: скоро его возьмут на небо, как Илию, а ботинки в небесном перелете только помеха. Не остановившись на этом, он увешал свою комнату белым полотном, сколько мог собрать со всего дома, и объявил себя духом святым. Потом умолк и никогда уже более не размыкал уст. Жену предупредили, что эти
Дядя Уолтер, брат матери, был корабельным врачом на трансатлантическом судне. Между рейсами он часто останавливался у Шоу. О нём Бернард Шоу вспоминал следующее: "...Брат матери блестяще пользовался цветистым языком, наполовину вынесенным из жизни, а наполовину почерпнутым в Библии и псалтыре. Не знаю, как сейчас, но в те дни речь корабельной братии обильно уснащалась раблезианской божбой. Фальстаф спасовал бы перед дядей по части неприличных анекдотов, прибауток и безудержного богохульства. Кто перед ним сидел, приятели-мореходы или малолетний племянник, - ему дела не было: он старался с одинаковым удовольствием. Вообще, надо отдать дяде справедливость - непечатным словом он пользовался искусно, никогда не опускаясь до пустого сквернословия. Он знал край, чувствовал меру, не бросался сломя голову на подвернувшуюся тему, придирчиво отбирал, что получше, находил отличные выражения. И тем вернее губил мое безотчетное детское преклонение перед многословием религии, ее легендами, символами и притчами. В свете моей будущей миссии преисполнен высокого значения тот факт, что я подошел к основам религии, познав исподнюю пустоту ее вымыслов и натяжек...".
Таким образом, краткое и выразительное, а также во многом, парадоксально-специфическое утверждение Бернарда Шоу о своём детстве: "Не детство, а каторга!", скорее всего, можно объяснить не только спецификой его семейной и школьной жизни, но и особенностями его личности, сформированной и другими причинами и следствиями, в том числе и "отголосками" наследственности.
Семейная "специфичность" не обошла стороной и родителей Бернарда Шоу. О некоторых странностях Карра Шоу уже упоминалось ранее, но о паре неординарных событий из жизни отца знаменитого драматурга всё-таки следует рассказать. Отец Бернарда Шоу, хотя и был неагрессивным алкоголиком, явно злоупотребляющим спиртным, однако, на удивление всем окружающим, долгие годы обладал очень крепким здоровьем. По утверждению знаменитого драматурга, очень многие его дядюшки, тетушки и кузины играли на всех мыслимых инструментах, однако именно отец нарушал семейный покой, неумеренно увлекшись тромбоном. И, удивительное дело, - эта страсть отблагодарила его хорошим здоровьем. И далее Бернард Шоу делает специфично-парадоксальный вывод: "Против игры на духовых инструментах можно выдвинуть только один аргумент - она немыслимо продлевает жизнь. Желаете уберечься от туберкулеза, алкоголизма, холеры - словом, хотите бессмертия - выучитесь хорошо играть на тромбоне и дудите себе на здоровье!".
Необычность такого утверждения Бернарда Шоу заключается в том, что он "открытым текстом" сообщает величайший секрет (!) тем, кто желает иметь крепкое здоровье: "Ребята, не тратьте напрасно годы своей жизни на изучение йоги, акупунктуры, рефлексотерапии, шиацу, рейки, кинезиологии, хиропрактики и прочих альтернативных видов лечения!.. Лучше купите себе тромбон и дуйте в него - на здоровье себе и своим соседям!..". Более того, Бернард Шоу, рекомендует заниматься "этим делом", - очень полезным для здоровья, - не поодиночке, а коллективно: "Вооружившись тромбоном, мой отец имел обыкновение собирать вокруг себя компанию примерно человек в двадцать - все люди высокого духовного благородства - и прогуливаться летними вечерами вдоль реки, на окраине городка, с патриотическим рвением менестрелей услаждая слух сограждан... ".
Вторая специфическая ситуация сыграла в жизни Карра Шоу не меньшую роль, чем игра на трамбоне, хотя и существенно подорвала доверие Бернарда Шоу к собственной теории о пользе для здоровья игры на тромбоне. Через годы, в воскресный день и у самых дверей дома, с отцом Бернарда "случился легкий удар и пришлось выбирать - либо бросать пить, либо помереть". По утверждению сына: "Он бросил пить и уже до конца жизни не брал в рот спиртного".
Определённые странности и специфические ситуации имели место и в жизни Люсинды Элизабет Шоу - родной матери знаменитого драматурга Шоу, о которой в книге "Бернард Шоу" Хескета Пирсона пишется следующее: