Берта Исла
Шрифт:
– Нет, – ответила я. – Пока не обращалась. Я должна сперва рассказать все Тому.
– Советую вам в любом случае обратиться в посольство, миссис Невинсон. Им в Мадриде будет легче помочь вам, если, конечно, помощь понадобится. Хотите, я сам займусь этим? Могу позвонить в посольство отсюда.
Я помолчала, изумленная такой отзывчивостью.
– Пожалуйста, скажите, с вами все в порядке? У вас ведь маленький ребенок, да? С ним все в порядке?
На самом деле со мной было все в порядке и с Гильермо тоже. Прямо сейчас нам не нужна была никакая помощь, но еще утром все обстояло иначе. Еще утром помощь нам была крайне нужна: на моих глазах чуть не сгорел наш сын. “И
– Да, сейчас мы оба в порядке, дело не в этом.
– Сейчас? А раньше нет?
Я опять помолчала, меня раздражало, что собеседник цепляется за каждое мое слово, но он продолжил:
– Позвольте мне задать вам один вопрос, точнее два, если они не покажутся вам неуместными. Речь идет о личном деле или это связано с работой Тома? Я имею в виду причину вашего звонка.
Вопрос прозвучал странно, учитывая, что задал его совершенно незнакомый мне человек, к тому же англичанин, а они в те годы, как правило, отличались сдержанностью и не позволяли себе лишнего любопытства. Мое желание немедленно поговорить с Томасом могло объясняться любым капризом, тем, например, что я скучаю по мужу, или приступом ревности, сомнениями, или, в конце концов, просто желанием услышать его голос.
– Я не думаю, что это имеет какое-то значение, мистер Рересби, – ответила я, прибегнув к вежливой форме, чтобы дать ему понять, что он сует нос не в свое дело. – Раз мне невозможно поговорить с ним, значит, невозможно. Поговорю, когда вернется. Когда связь с ним восстановится. Когда ему не будет запрещено получать известия о своей жене и своем ребенке. Не понимаю только, почему он не предупредил меня, что мы можем оказаться в такой ситуации. Да еще на столь долгий срок.
– Вы правы, правы, – стал опять извиняться мистер Рересби, словно не обратив внимания на мои последние слова, прозвучавшие как упрек. – Я задал вам такой вопрос, поскольку во втором случае мог бы быть вам полезен.
Я устала, мне приходилось сильно напрягать слух, чтобы понимать его как следует. Я начинала терять терпение и даже подумала, что, возможно, Кинделаны правы. Что Томас работает вовсе не в Форин-офисе и что я разговариваю отнюдь не с сотрудником этого министерства, а с человеком из МИ-6.
– Знаете, мне просто любопытно. По словам телефониста, вы назвали сперва мое имя, а потом имена мистера Дандеса, мистера Юра, мистера Монтгомери и мистера Гаторна. Могу ли я спросить, откуда они вам известны? Повторяю, что спрашиваю из чистого любопытства. Дело в том, что мистер Гаторн и я – мы реальные люди, а остальных просто не существует. Вернее, таких нет здесь. Где-то на просторах нашего королевства, думаю, люди с этими фамилиями найдутся.
Последнее, видимо, следовало считать шуткой, но мне было не до шуток, даже из вежливости я не стала бы сейчас смеяться.
– Точно сказать не могу, – ответила я. – Кажется, я слышала как-то раз эти фамилии от мужа. Телефонист не мог объяснить мне, где Томас теперь находится, вот я и решила, что кто-то из вас мог бы дать мне более точную информацию. А ведь так оно и получилось. Мистер Рересби, скажите, я действительно говорю с Форин-офисом?
– Конечно, разумеется, –
– Простите, что я представился вам не по полной форме. Просто был уверен, что вам это известно. Разве вы полагали, будто звоните в какое-то иное место?
– Нет, что вы! И большое спасибо за то, что перезвонили, мистер Рересби. Вы очень любезны. Теперь я по крайней мере знаю, где находится Том и что мне надо подождать несколько дней.
– Возможно, и больше, миссис Невинсон, возможно, и больше.
– Но не забудьте сказать ему, что мне необходимо весьма срочно поговорить с ним. Передайте ему это, пожалуйста, как только представится такой случай.
На этом я закончила наш разговор. Да, придется подождать. Придется подождать, пока он вернется после этих таинственных берлинских переговоров. И только тут я сообразила, что Рересби сказал “в окрестностях Берлина”, а не “в Берлине”. Наверное, я плохо в этом разбираюсь, но тут мне пришло в голову, что за пределами Западного Берлина лежит территория коммунистической Германии, Восточной, то есть ГДР. Поэтому, решила я, туда надо лететь на самолете или существует некое шоссе-коридор, где машины не должны останавливаться и из них запрещено выходить. Но тогда каким образом Томас попал “в окрестности Берлина”? Германская Демократическая Республика, как и остальные страны так называемого железного занавеса, – страна очень закрытая, почти не поддерживающая отношений с Западом. И я понятия не имела, есть с ней контакты на дипломатическом или правительственном уровне или их нет. Или контакты другого рода. Тайные. Совершенно секретные.
На следующий день я позвонила в посольство Ирландии в Мадриде и спросила про дона Мигеля Руиса Кинделана. Был, конечно, риск, что меня соединят с ним, а я меньше всего на свете хотела снова услышать его насмешливый голос, который теперь вспоминала с ненавистью; правда, я в любом случае успела бы повесить трубку, не сказав ни слова. А если поинтересуются, кто его спрашивает, назову выдуманное имя. Это не понадобилось, поскольку женщина, говорившая с заметным акцентом, но на очень правильном испанском, сообщила, что у них нет такого сотрудника. Я попыталась узнать, не числился ли он в штате посольства раньше, так как, по моим сведениям, ждал перевода в другое место.
– Нет, сеньорита, у нас никогда не служил человек с такой фамилией. Или хотя бы с похожей.
Видимо, мой голос звучал молодо, поэтому она назвала меня “сеньоритой”. Тогда я спросила про Мэри Кейт О’Риаду и на всякий случай произнесла эту фамилию в двух вариантах, то есть еще и на испанский манер: О’Рейди.
– Нет, ее я тоже не знаю. А кто вам сказал, что эти люди служат в нашем посольстве?
– Они сами и сказали, – ответила я откровенно, так как немного растерялась.
– Боюсь, они вас обманули, сеньорита. В нашем посольстве никогда не было никакой О’Риады и никакого Руиса Кинделана. Это ведь звучит так же, как генерал Кинделан, да? Наверняка они просто хотели порисоваться перед вами.
Тогда я позвонила Джеку Невинсону, моему свекру. До сих пор ни ему, ни его жене Мерседес, ни даже моим родителям я почти ничего не рассказывала про своих друзей и про свою жизнь, так как еще тлели угли, которые в юности пылали в душах нашего поколения, привыкшего держать язык за зубами, оберегая собственный внутренний мир. Про Кинделанов я тоже ничего им не рассказывала, а теперь спросила Джека, не слышал ли он когда-нибудь чего-нибудь про этих людей и не знает ли, кто они такие.
– Нет, никогда ничего про них не слышал. А почему ты спрашиваешь?