Берта Исла
Шрифт:
– Все это очень печально, миссис Невинсон. Но Тому, пожалуй, не стоило заводить ребенка на таком этапе своей жизни, когда происходит еще только наладка. Ничего больше я вам сказать не могу. Насколько мне известно, Томас одновременно служит и в Форин-офисе, и в нашем посольстве в Мадриде – работает там и там очень эффективно, его ждет большое будущее, поверьте мне. А если бы его завербовали также и секретные службы, я бы об этом ничего не знал. Как правило, никому не известно, кто там служит, и, думаю, вы понимаете, что так и должно быть. Иначе почему бы им называться “секретными”? Когда он вернется, поговорите с ним, задайте ему те же вопросы, что и мне. А я не могу ответить на них, поскольку ответов
“Как удобно убедить себя, будто ты что-то знаешь, даже если ничего, по сути, не знаешь, – подумала я. – Как удобно двигаться вслепую во мраке. Или это наше естественное состояние? Во мраке наверняка двигается и Томас тоже, а не одна я, не одна я. И он тоже – в том своем мире, оказавшемся таким штормовым и мутным, особенно для меня”.
Томас появился только через четыре недели после “эпизода”, от которого я до сих пор до конца не пришла в себя, мне и сейчас иногда снится та сцена, и я просыпаюсь в холодном поту, задыхаясь, словно с того дня не прошли годы. Он позвонил накануне приезда, но разговор отложил до нашей встречи:
– Нет никакого смысла рассказывать мне о случившемся в спешке. Давай не будем обсуждать это прямо сейчас. И с упреками тоже подожди. Завтра вечером я буду дома, за ужином и поговорим.
– Но я не могу больше ждать. Случилась очень страшная вещь, ты даже представить себе ничего подобного не можешь. Я не знаю, чем ты занимаешься, но так продолжаться не может. Почему ты не был со мной откровенен? Почему скрыл правду? В какие игры ты играешь, Томас? Из-за тебя чуть не погиб наш мальчик, понимаешь ты это? Ему угрожали.
– Мне кое-что уже рассказали здесь, в Лондоне, когда я вернулся. Я только вчера приехал, дай мне передохнуть хотя бы немного, хотя бы сегодня.
– Как ты мог столько времени держать меня в неведении? Откуда ты приехал? Откуда?
– Оттуда, – ответил он, как мальчишки обычно отвечают родителям на вопрос, откуда они явились так поздно.
Из чего я вывела, что он не слишком расположен выслушивать обвинения или восклицать теа culpa [21] . И все-таки он добавил, но не ради оправдания, а чтобы внести в дело ясность:
21
Моя вина (лат.) – формула покаяния и исповеди в религиозном обряде католиков с XI в. Выражение происходит от первой фразы покаянной молитвы Confiteor, которая читается в Римско-католической церкви в начале мессы.
– Возникло одно очень спешное и непредвиденное дело. Такая у меня работа. И я просто не мог предупредить тебя.
– Откуда ты приехал? – настаивала я. – Из Германии, как сказал мне твой друг Рересби, или из Белфаста? – Последнее слово я произнесла так, как произносил его Мигель, когда я еще считала его Мигелем.
– Я тебе сказал: оттуда, – повторил Томас, и на сей раз так, будто бросил мне: “Это тебя не касается, Берта, и как бы ты ни старалась, тебе ничего не удастся из меня вытянуть”. – Завтра мы поговорим, завтра я объясню тебе все, что смогу объяснить. Я и сам пока не знаю, в какой мере. Сегодня мы этот вопрос обсуждали, и они примут то или иное решение, сегодня же я получу ответ. И ты, разумеется, должна подождать. Подождать еще один день. Но в любом случае не волнуйся: что бы тогда ни случилось, ничего подобного больше не повторится, твердо тебе обещаю, поверь.
Люди вечно обещают вещи, которые обещать не вправе. К счастью для меня, за все время моего бесконечного ожидания Кинделаны больше не появлялись.
– Берта, дорогая, только не вешай трубку, – просящим тоном заговорила она, хотя в ее голосе проскальзывали и весьма властные нотки. – Я звоню тебе из Рима, где мы уже более или менее устроились. В той мере, конечно, в какой это возможно в Италии, ты даже вообразить не можешь, как трудно здесь решить любой бытовой вопрос. А нас в конце концов послали именно сюда, слава богу, что сюда.
Как ни удивительно, но мне все еще пыталась рассказывать сказки женщина, к которой я уж никак не могла относиться по-дружески и которая никогда не работала ни в одном посольстве. Видно, их отправили поближе к папе римскому и к папской курии те, кто прежде подослал их ко мне, чтобы запугать. Очень хотелось верить, что звонок был действительно международный, что они действительно находятся далеко и я им недоступна.
– Как у тебя хватает наглости звонить мне, Мэри Кейт, если тебя зовут именно так. В посольстве Ирландии никто никогда про вас не слышал, и никто вас там не знает.
Но она продолжала гнуть свое:
– Мне не терпелось узнать, как у вас дела, у тебя и твоего ангелочка. Я часто вас вспоминаю и очень скучаю. Все хорошо?
Мне хотелось повесить трубку. Наверное, пришла пора сменить наш телефонный номер, и пусть новый значится не на фамилию Невинсон, а на мою, тогда нежелательные персоны не смогут запросто его узнать, поскольку в телефонной книге немало людей по фамилии Исла. Но я не подчинилась первому порыву, подумав, что стоит все-таки узнать, какого черта ей нужно, ведь не ради вопросов про наше здоровье она звонила.
– Да, у нас все хорошо. Стоило вам уехать, как стало несравненно лучше.
– Напрасно ты обвиняешь нас в том злосчастном происшествии, ведь все закончилось хорошо. Да, Мигель вел себя неосторожно, он с каждым днем становится все более рассеянным и неловким, ты даже представить себе не можешь, что он уже успел натворить здесь, – возразила она как ни в чем не бывало. – Ничего страшного не случилось, Берта, ничего страшного. И Гильермо по-прежнему здоровенький и красивенький, правда? А скажи, ты поговорила с Томасом? Он вернулся? По нашим прикидкам, он уже должен был вернуться или вот-вот вернется. Ты знаешь, мы ужасно переживаем из-за того, что он оставляет тебя совсем одну.
– По вашим прикидкам? По каким еще прикидкам? Вы что-то о нем знаете, то есть знаете, где он? – Я попалась на крючок из-за того, что он долго не объявлялся, а еще из-за своего отчаяния.
– Значит, еще не вернулся, – только и сказала Мэри Кейт. – Интересно.
– Нет, он не вернулся и не звонил мне после вашего визита, Мэри Кейт. И я совершенно ничего о нем не знаю. – У меня хватило ума не упоминать о разговоре с мистером Рересби. – Но мне хотелось бы побеседовать с ним и рассказать, как вы вели себя здесь, какую беду чуть не натворили. Вряд ли он испугается так же, как я.