Бесчестие миссис Робинсон
Шрифт:
Изабелла покинула Мур-парк в начале июля. Два месяца спустя она снова там побывала, чтобы взять троих мальчиков Лейн на побережье вместе со своими детьми. Атти был «болезненно хрупок» из-за слабых легких, писала она, а Эдвард и Мэри — слишком заняты своими гостями, чтобы самим отвезти его на море. Изабелла вернула детей Лейнов их родителям 19 октября, в день тридцатитрехлетия Эдварда, и осталась на курорте на несколько дней. Мэри только что родила четвертого сына, Уолтера Темпла, предположительно названного в честь сэра Уильяма Темпла из Мур-парка.
Улучив момент наедине с Эдвардом вечером 10 октября, Изабелла просила прощения за то, что написала ему нескромное письмо. «Я принесла тысячу извинений и сказала, как сильно о нем сожалею, должно быть, я написала его не в том настроении, сказала я». Он был снисходителен. «Теперь все позади, ответил он, и мы расстались после одного из тех долгих, ласковых поцелуев, которые потрясают меня до глубины души и заставляют мечтать и тосковать часами напролет».
На четвертый день визита Изабеллы — 14
Смиренное подчинение Изабеллы Эдварду в тот вечер, ее восторженное возбуждение в его объятиях и последующая томная меланхолия дают основания предполагать, что между ними произошло нечто новое — возможно, они впервые были близки. Побуждая Изабеллу «избежать последствий», Эдвард скорее всего просил ее предпринять меры по предохранению от беременности; самым распространенным способом посткоитального предохранения, как описано в руководстве Джорджа Дрисдейла, было, помимо прочих, промывание влагалища при помощи спринцовки [76] .
76
Спринцевание рекомендуется, например, в бестселлере Ч. Ноултона «Плоды философии, или Частный спутник молодых супругов» (1832). См. также Э. Макларен «Регулирование рождаемости в Англии XIX века» (1978).
На следующий день, словно внезапно осознав опасность ситуации, Эдвард сказал Изабелле, что их сексуальные отношения закончились. «Доктор пришел ко мне в комнату, — написала она, — и долго сидел, невозмутимо говоря о жизни, репутации, возможностях, осторожности и моем супруге». Она пыталась воззвать к его романтизму. «Я отрезала прядь его светлых волос, сказала, как сильно всегда его любила, сказала о его говорящих о любви глазах и красивом лице и губах; однако его ничто не тронуло; разговор закончился даже без поцелуя». Унизительная получилась сцена, в ходе которой Изабелла добивалась расположения доктора, как мог бы добиваться расположения женщины мужчина, и потерпела поражение. Уязвленная в своей гордости, она пришла к выводу, что Эдвард больше печется о комфорте и благополучии, чем о ней. «Я увидела, что, хотя и могла вызвать мимолетную страсть, он не любил меня всецело, но забота о репутации и покой были движущими силами его поведения». Ее слова выдали, сколь многого она хотела от него: не просто романа, но всей его любви.
В ноябре 1855 года Робинсоны снова снялись с места и отправились в Булонь, передав на зиму Балмор-Хаус декораторам. «Он очень далек от завершения — не покрашен, не оклеен обоями, поэтому мы должны снова его покинуть, чтобы закончились работы, — объясняла Изабелла Комбу в письме от 4 ноября 1855 года. — На самом деле надо было бы уехать намного раньше, но мистер Робинсон обязательно хотел сделать необходимые посадки, и это задержало нас до нынешнего момента».
Четырнадцатилетний Альфред начал учиться с проживанием в Куинвудской школе, в Гемпшире, новаторском колледже, специализировавшемся на практическом преподавании наук. «У нас есть все основания быть довольными этим на его счет, — сообщала Изабелла Комбу, порекомендовавшему эту школу. — Он очень интересуется химией и несколькими направлениями физической науки, а также учится пению, занимается гимнастикой; кроме того, ему разрешили в свободное время трудиться в мастерской, работать плотничьим инструментом». Директор, по ее словам, в целом «хорошо отзывается о поведении нашего мальчика, хотя он никоим образом не преуспевает в книжных знаниях». Отуэй и Стенли продолжили свое образование в Булони.
Рождество 1855 года Робинсоны справляли вместе во Франции, зима опять выдалась с ливнями и снегом. Хотя Изабелла по-прежнему много думала об Эдварде, ее мечты о нем больше не служили ей прибежищем. В течение многих лет он позволял духу неопределенности присутствовать в их отношениях, но теперь стало ясно, что он всегда будет предпочитать ей жену и семью. Очарование нарушилось.
Изабелла возобновила флирт с Эженом ле Пти. На сей раз она встретила больший отклик со стороны молодого гувернера, и их близость привлекла внимание Генри. 30 декабря он озвучил свое недовольство. «После чая Генри затеял весьма неприятный разговор, — записала она, — обвинил меня в близких отношениях с семьей ле П., хотя и не мог сказать, до какой степени, однако он
Изабелла мимоходом нарисовала Генри как человека уязвимого, обеспокоенного, раскаивающегося, способного на сочувствие. Запись в дневнике она закончила на ноте обороняющейся уверенности: «Тем не менее было слишком поздно. Любовь, уважение, удовлетворенность, дружба, терпение закончились; с моей стороны не осталось ничего, кроме страха, усталости, отвращения и напряжения. Держат меня лишь дети; как только они покинут отчий кров, я его брошу».
С годами желание Изабеллы уйти лишь крепло. Они с Генри «давно уже находились в наихудших отношениях», позднее сообщила она в письме Комбу, и она часто умоляла своего мужа отпустить ее, «превратить частое раздельное проживание в постоянное» и позволить ей жить с сыновьями в другом месте. Но он «меня не слышал, потому что в таком случае потерял бы мой доход», объясняла она. В вопросах собственности и своекорыстия Генри был «абсолютно бесчестен», утверждала Изабелла; его нельзя «назвать нормальным». Она чувствовала себя парализованной, разрываясь между привязанностью к сыновьям и страстным желанием свободы.
Изабелла пришла к убеждению, что институт брака деспотичен и несправедлив, и в начале 1856 года послала Комбу письмо, в котором назвала брачные узы «религиозным предрассудком». Брак являлся предметом серьезных дебатов того времени. В 1850 году была учреждена Королевская комиссия для исследования закона о разводе, и такие реформаторы, как Каролина Нортон, вели кампанию за улучшение положения множества замужних женщин. В 1855 году миссис Нортон выставила напоказ несправедливости супружества в «Письме королеве». «Замужняя женщина в Англии юридически не существует, — напомнила она суверену, — ее жизнь поглощена жизнью мужа». Жена не могла подать в суд, оставить себе свои средства, тратить собственные деньги по своему усмотрению. У нее «не было законного права даже на одежду и украшения; ее муж мог забрать их и продать, если ему того захочется». Личность жены не отделялась от личности мужа, даже если в действительности пара была «“единой” не больше тех искусно выполненных скульптурных групп, изображающих смерть животных; одно существо не хочет впредь сопротивляться, и другое немедленно его уничтожает». Каролина Нортон знала, о чем говорила: когда в 1836 году она ушла от своего неверного, драчливого, расточительного мужа, он не отдал ей детей и конфисковал деньги, которые она заработала своей литературной деятельностью. «Я существую и страдаю, — писала она, — но закон отрицает мое существование».
Джордж Дрисдейл в своей работе «Физическая, сексуальная и естественная религия» (1854) считал брак «одним из главных инструментов деградации женщин» наряду с нездоровым обузданием сексуальной практики. «Огромная часть браков, которые мы видим вокруг, — писал он, — заключены не по любви, а по каким-либо практическим соображениям, например, богатство, положение в обществе или другая выгода… Такие брачные союзы являются, по сути, узаконенной проституцией».
Той весной Изабелла серьезно заболела. Возможно, она перенесла дифтерию, свирепствовавшую в Булони между 1855 и 1857 годами. Самая длинная и тяжелая зарегистрированная эпидемия дифтерии унесла жизни 366 человек в городе, 341 из которых — дети. «Ланцет» сообщал, что прибывшие в Булонь англичане особенно пострадали от вспышки в середине 1850-х, до такой степени, что заболевание получило в Англии название «булонская ангина» [77] . Симптомами были опухание дыхательных путей и жар.
77
Один французский врач окрестил ее «дифтерией» в 1855 году, термин происходит от греч. «diphtheria», то есть «кожа», намек на толстую сухую пленку в горле, что служит отличительным признаком заболевания. См. Ч. Крейтон «История эпидемий в Британии» (1891).
В один из майских дней, зайдя проведать Изабеллу в ее комнату, Генри застал жену мечущейся в бреду на постели [78] . Он услышал, как она бессознательно бормотала имена других мужчин. Со вновь пробудившимися подозрениями он нашел в столе жены и похитил дневник, который она привезла с собой из Англии. Она всегда хранила его «втайне» от мужа, утверждал он позже. Возможно, по рассеянности из-за лихорадочного состояния она не заперла стол; возможно, отчасти хотела, чтобы муж узнал ее секреты и разорвал их союз. Генри открыл дневник и стал читать.
78
Ответ Генри Оливера Робинсона от 1 февраля 1862 года. Национальный архив. J77/44/R4.