Бешенство
Шрифт:
— Я не хочу сбивать вас. Мне просто нужны ваши воспоминания.
— Если вы будете говорить прямо, мы оба сэкономим кучу времени.
— Вы торопитесь?
— Доктор Дворак, у меня сегодня выходной. Я могла бы сейчас заниматься домашними делами.
Некоторое время он молча глядел на нее. Затем откинулся на спинку и тяжело вздохнул:
— Послушайте, я прошу прощения за уклончивость, но дело в том, что я довольно-таки сильно ошарашен.
— Чем?
— Мне кажется, мы имеем дело с инфекционным возбудителем.
— Бактериальным?
— Ни то, ни другое.
Тоби нахмурилась:
— Каким же тогда? Речь идет о паразитах?
Дворак поднялся.
— Пойдемте-ка в лабораторию. Я покажу вам срезы.
Они спустились на лифте в цокольный этаж и вышли в пустынный коридор. Был восьмой час. Тоби знала, что в морге должен оставаться на дежурстве кто-то еще, но в тот момент, когда она шагала по безмолвному коридору, ей казалось, что, кроме них с Двораком, в здании нет ни души. Он провел ее в какое-то помещение и включил свет.
Вспыхнули флуоресцентные лампы; резкий свет бликами отразился от гладких поверхностей. Тоби увидела холодильник, раковину из нержавеющей стали и стол, на котором громоздились измерительное оборудование и компьютерный монитор. На полке выстроились банки с человеческими органами, погруженными в консервант. В воздухе висел неистребимый запах формалина.
Дворак подошел к одному из микроскопов и щелкнул тумблером. Бинокулярный учебный микроскоп позволял им обоим рассматривать препарат. Дворак подсунул предметное стекло под линзу и сел, чтобы настроить фокус.
— Взгляните.
Тоби придвинула табурет. Склонившись так, что ее голова оказалась рядом с головой Дворака, она посмотрела в микроскоп. То, что она увидела, напоминало пузырящееся розовое море.
— Давно я не практиковалась в гистологии, — призналась она. — Хоть намекните.
— Хорошо. Вы можете идентифицировать ткань, на которую смотрите?
Тоби смущенно покраснела. Если бы только она могла вот так просто взять и правильно ответить! Вместо этого она сидела, страдая от своего невежества. И от воцарившейся тишины. Не отрываясь от окуляра, она проговорила:
— Обидно признавать, но я не понимаю, что это.
— Ваш профессионализм здесь ни при чем, доктор Харпер. Картина на этом стекле настолько необычна, что ткань действительно тяжело распознать. То, на что мы сейчас смотрим, — срез коры головного мозга, подкрашенный парааминосалициловой кислотой. Розовое — это нейропиль нервных волокон, фиолетовым окрашены ядра.
— А это что за вакуоли?
— Вот об этом я и спрашиваю. В нормальной коре всех этих пузырьков быть не должно.
— Странно. Похоже на розовую губку для мытья посуды.
Дворак не ответил. Она удивленно подняла голову и перехватила его взгляд.
— Доктор Дворак!
— Так и есть, — пробормотал он.
— Что?
— Именно так это и выглядит. Как розовая губка.
Он снова сел, потер глаза. В резком свете ламп Тоби заметила на его усталом лице морщинки и черную тень пробивавшейся щетины.
— Думаю, мы имеем дело со спонгиоформной
— Вы имеете в виду болезнь Крейцфельда-Якоба?
Он кивнул.
— Это объясняет патологические изменения, которые видны на срезе. А также клиническую картину. Измененное сознание. Визуальные искажения. Миоклонические конвульсии.
— Значит, это не фокальные судороги?
— Нет, я полагаю, вы видели миоклонус. Сильные повторяющиеся приступы, начинающиеся от громких звуков. Дилантином они не снимаются.
— Но ведь болезнь Крейцфельда-Якоба встречается крайне редко!
— Один случай на миллион. Она действительно регистрируется у пожилых людей, но это единичные больные.
— Но бывают же и вспышки. В прошлом году в Англии…
— А, вы имеете в виду коровье бешенство. Похоже, это один из вариантов Крейцфельда-Якоба. Возможно, одна и та же болезнь, точно неизвестно. В Англии заразились люди, которые ели говядину, пораженную губчатым энцефалитом. Это была необычная вспышка, таких с тех пор не повторялось.
Она вернулась к микроскопу.
— Возможно ли, что у нас тоже возникла вспышка? — тихо проговорила она. — Ангус Парментер не первый пациент с такими симптомами. То же самое было у Гарри Слоткина. Он поступил на несколько недель раньше Парментера с той же картиной. Спутанное сознание, зрительные расстройства.
— Это неспецифические признаки. Для подтверждения необходимо вскрытие.
— Со Слоткиным это невозможно. Его так и не нашли.
— Значит, поставить диагноз не удастся.
— Они жили в одном и том же поселке. Могли подвергнуться действию одного и того же патогена.
— Эту болезнь нельзя подхватить как простой насморк. Она передается прионом, инфекционной белковой молекулой. И требует прямого контакта с тканью. Например, трансплантация роговицы.
— Англичане подцепили ее после употребления в пищу говядины. Разве у нас не могло произойти то же самое? Возможно, они ели вместе…
— Но в Америке нет зараженного скота. У нас не было случаев коровьего бешенства.
— Как мы можем знать это наверняка? — Тоби была заинтригована и лихорадочно ухватилась за новую нить рассуждений. Она припомнила ту ночь в отделении, когда поступил Гарри. Вспомнила грохот металлической кюветы, упавшей на пол, а затем звук, с которым его нога колотилась о каталку. — Два человека из одного и того же пансиона. С одними и теми же симптомами.
— Спутанное сознание — недостаточно специфичный симптом.
— У Гарри Слоткина было то, что я приняла за фокальные судороги. Теперь я понимаю, что это мог быть миоклонус.
— Мне нужно провести вскрытие. Я не могу поставить диагноз Гарри Слоткину без анализа мозговой ткани.
— Ну а насколько вы уверены в диагнозе Ангуса Парментера?
— Я отправлю образцы невропатологу для подтверждения. Он посмотрит их под электронным микроскопом. Это может занять несколько дней, — сказал он и тихо добавил: — Надеюсь, что я ошибаюсь.