Бесконечность

Уорд Рейчел

Рядом со мной на корточках сидит женщина. Ее рука лежит на моем плече.

Наконец мешанина воспоминаний и кошмаров кристаллизуется в реальность. Химический запах. Я помню этот химический запах. Моя камера.

И Марион. Ее силуэт вырисовывается на фоне прямоугольника света, проникающего внутрь через полуприкрытую дверь. Ее лицо в тени, ее тело нависает надо мной.

— Ты металась и кричала во сне, — говорит она. — Тебе снился сон, верно?

— Выйдите из моей комнаты! — кричу.

— Что тебе снилось, Сара?

— Не

знаю. Уходите. Оставьте меня в покое!

Но я знаю. Паника была реальной: мое сердце все еще лихорадочно колотится о ребра. Боль была реальной, место действия было реальным. Я никогда не была там, но мои ноздри до сих пор ощущают сырой запах, а кости ломит от холода.

Мия тоже здесь — она тянется ко мне и гладит по щеке. Слезы застилают мне глаза.

— Мама плачет, — говорит она. — Не плачь, мама.

Но я не могу остановиться. Я знаю, что нас вот-вот разлучат. Это случится очень скоро. Я вижу это — так же, как тогда видела Хаос. Я нарисовала Хаос не думая — он был там, в моей голове. А накануне я нарисовала новый кошмар. И он тоже сбудется.

— Сара, что это было? Что тебе снилось?

Марион все еще здесь.

— Ничего! Я не знаю. Прошу вас, — кричу, — оставьте меня в покое!

— В прошлый раз ты видела Хаос, помнишь, Сара? Увидела дату и нарисовала ее. А что тебе снилось сейчас?

— Ничего. Я уже говорила вам, сны мне больше не снятся.

— Ты только что видела сон. Я наблюдала за тобой.

— Так это ты подглядывала за мной прошлой ночью? Тебя что, заводит, когда ты шпионишь за людьми?

— Я не… Я не знаю, о чем…

— Гадина! Вон отсюда! Какого хрена ты тут торчишь?! Пошла вон! Вон!!!

Я откидываю одеяло и набрасываюсь на нее. Размахиваю руками, пытаясь ударить ее, исцарапать, сделать больно. Наконец она вылетает из комнаты и захлопывает дверь.

Мия снова дрожит от страха и тревоги. Бедняжка, за что ей такие мучения?

Я сижу на кровати рядом с ней, пока она не засыпает снова. Проходит около часа. Я наблюдаю за тем, как поднимается и опускается ее грудка, слушаю ее ровное дыхание. Через некоторое время ее дыхание ускоряется. Ручки и ножки подергиваются, и она что-то бормочет во сне.

Она видит сон.

Адам

— Я не могу вам помочь, Савл. Это неправильно. Называть числа — неправильно.

— Откуда ты взял этот бред?

Замолкаю. Не хочу, чтобы он оскорблял память моей мамы. Если он сделает это, то мне придется поколотить его.

Он неодобрительно щелкает языком и раздраженно качает головой.

— У тебя в голове каша, — говорит он. — Я же тебе уже сказал, жизнь не черно-белая. Сейчас я действую вслепую, и мне нужны точные знания. Ты можешь спасать людей, Адам.

— Спасать их?

— Спасать их от меня.

Пытаюсь понять его слова. Он говорит о спасении людей с неправильными числами, людей, которые скоро умрут — по крайней мере слишком скоро для

него. Он хочет числа, обещающие долгую жизнь.

— Мне просто нужно находить нужные числа… в нужное время, — продолжает он. Кажется, он говорит сам с собой. — Если бы только я видел числа. Если бы я мог научиться, если бы я мог справиться с этим. Если бы я мог постичь это…

— Я не могу вас научить, — говорю. — Это врожденное. Я сам не знаю, как это происходит.

— Это верно, — говорит он, — научить меня ты не можешь. Но вот отдать мне свое число — запросто. Отдашь его мне, — он делает паузу, — если я хорошо попрошу?

Он плотоядно улыбается мне, точно лисица, которая смотрит на кролика:

— Я отдам тебе свое, а ты мне свое. — Смеется. — Да, это мне нравится. Честный обмен.

Ясен пень, если я не помогу ему, он поможет себе сам. Он убьет меня. Через два дня, когда наступит его число, он возьмет мое и будет надеяться, что мое умение видеть числа перейдет к нему.

— Отвяжитесь, Савл, — говорю.

От страха слова прилипают к стенкам горла. Я подпрыгиваю и отбегаю к противоположной стене, опираясь о нее ладонями и опуская голову между руками.

Савл тоже встает. Он подходит ко мне. Слишком близко.

— Если не ты, Адам, то кто? — спокойно говорит он мне на ухо. — У кого еще есть такой же дар, как у тебя? У кого есть твой дар? Может быть, у твоей дочери?

С этими словами он отходит к двери и стучит по ней, давая охране знак, чтобы его выпустили.

Я остаюсь один, но слова Савла продолжают на разные лады звучать у меня в голове. Мысли раздирают мозг и заполняют собой пространство камеры. Им становится тесно.

Его число преследует меня. Закрою глаза, открою глаза — оно никуда не исчезает. Не могу избавиться от него.

Он убивал не раз, чтобы остаться в живых.

Он угрожает убить меня.

Он угрожает убить Мию.

Теперь я понимаю, какое чудовище этот Савл. Но есть и кое-что еще. Число Мии тоже мерцает. Число бабули. Неужели Мия такая же, как Савл? Неужели моя дочь убийца?

Сижу на матраце и прячу лицо в руках. Моя девочка. Моя маленькая девочка. Вспоминаю ее лицо в тот раз, когда я впервые показал ей птичье гнездо, внутри которого лежала кучка голубоватых яиц.

Как она удивилась! Как восхищалась моей находкой! Она не может быть убийцей, ведь так?!

Дверь снова открывается, но я даже не поднимаю глаз. Если это Савл, то нам больше не о чем говорить. Я не могу дать ему ответ, ну, в общем, тот, который он хочет получить. Но это не Савл. Это солдат, несет поднос с едой. Каждый раз еду приносит другой рядовой. Он дает мне поднос, и я ставлю его на кровать — суп, крекеры и чашка воды. Парень по-прежнему стоит рядом, как будто ждет чаевых.