Бескрайние земли
Шрифт:
В это утро он прохаживался среди молодых деревьев какао, давших первые плоды. Он только что скрутил своими мозолистыми руками папиросу и не спеша покуривал, ни о чем не думая – ни об историях, которые про него рассказывали, ни о недавнем прибытии доктора Виржилио, нового адвоката, присланного партией из Баии для работы в Табокасе, ни даже об Эстер, своей жене, такой красивой и такой молодой, воспитанной монахинями в Баие, дочери старого Салустино, торговца из Ильеуса, который с радостью отдал дочь в жены полковнику. Это была его вторая жена; первая умерла, когда он был еще погонщиком. Эстер была печальна и красива, худа и бледна, и она единственная могла заставить полковника Орасио улыбаться необычной для него улыбкой. Но в этот момент он не думал даже о ней, об Эстер. Он ни о чем не думал, он видел лишь плоды какао, еще зеленые, небольшие – первые плоды на этой плантации. Полковник взял
4
Эстер подошла к роялю, стоявшему в углу огромной залы. Положила руки на клавиши, пальцы машинально начали наигрывать какую-то мелодию. Старинный вальс, обрывки музыки, напомнившей ей праздники в пансионе. Она вспомнила Лусию. Где-то сейчас ее подруга? Лусия уже давно не присылала ей своих сумасшедших, забавных писем. Это, впрочем, и ее вина – она не ответила на два последних письма Лусии… Не поблагодарила ее за новые французские книги и журналы мод, которые та ей прислала… Они и сейчас еще лежат на рояле вместе со старыми, забытыми нотами. Эстер грустно улыбнулась, взяла новый аккорд. К чему журналы мод здесь, на краю света, в этих дебрях? На праздниках Сан-Жозе в Табокасе, на праздниках Сан-Жорже в Ильеусе местные дамы появлялись в платьях, которые на несколько лет отставали от моды, и она не могла показаться здесь в нарядах, в которых ее подруга щеголяла в Париже… Ах, если бы Лусия хоть отдаленно представила себе, что такое фазенда, дом, затерявшийся среди плантаций какао, шипение змей в лужах, где они пожирают лягушек!.. А лес!.. Он стоял позади дома, огромные стволы деревьев, густо переплетенные лианами, делали его неприступным. Эстер боялась этого леса, как врага. Она никогда к нему не привыкнет, в этом она была уверена. И она приходила в отчаяние, потому что знала, что вся ее жизнь пройдет здесь, на фазенде, в этом чуждом мире, которого она так боялась.
Эстер родилась в Баие, в доме бабушки, куда ее мать приехала разрешиться от бремени. Мать умерла во время родов. Отец ее, ильеусский торговец, в то время только начинал свое дело, и Эстер осталась у стариков, которые всячески баловали, лелеяли внучку и делали все для нее. Отец процветал в Ильеусе – он держал там магазин бакалейных товаров – и лишь изредка, раза два в год, приезжал по делам в столицу штата. Эстер училась в лучшем женском пансионе Баии при монастыре; сначала она жила дома, а потом – когда бабушка и дедушка умерли – ее отдали заканчивать обучение в интернат. Старики скончались один за другим в течение месяца, Эстер надела траур.
Но тогда она не почувствовала себя одинокой, потому что у нее было много подруг. Все они любили мечтать, зачитывались французскими романами, историями о принцессах, о красивой жизни. Все они строили наивные и честолюбивые планы на будущее: богатые любящие мужья, элегантные платья, путешествия в Рио-де-Жанейро и в Европу. Все – за исключением, впрочем, Жени, которая собиралась стать монахиней и проводила дни в молитвах. Эстер и Лусия, считавшиеся в пансионе самыми элегантными и самыми красивыми девушками, в мечтах давали волю своему воображению. Они подолгу беседовали между собой во время прогулок во дворе пансиона, во время перемен, вечерами в тишине дортуаров.
Эстер перестала играть, последний аккорд замер в чаще леса. Счастливое было время в пансионе! Эстер вспомнила об одной фразе сестры Анжелики, самой симпатичной из всех монахинь. Как-то подруги говорили о том, что им хотелось бы как можно скорее закончить пансион и зажить бурной светской жизнью. Сестра Анжелика положила Эстер на плечи свои нежные, тонкие руки и сказала:
– Нет лучше времени, чем это, Эстер, сейчас вы еще можете мечтать.
Тогда она не поняла ее. Понадобились годы, чтобы эта фраза пришла ей на память, и теперь Эстер вспоминала ее почти ежедневно. Счастливое было время!..
Эстер подходит к гамаку на веранде. Отсюда она видит дорогу, где время от времени появляется и исчезает какой-нибудь рабочий, направляющийся в Табокас или Феррадас; видит баркасы, где на солнце сушится какао, перемешиваемое черными ногами рабочих.
Закончив обучение, Эстер приехала в Ильеус; ей не пришлось побывать даже на свадьбе Лусии с доктором Алфредо, врачом, пользующимся широкой известностью. Подруга сразу же уехала в свадебное путешествие – сначала в Рио-де-Жанейро, а затем в Европу, где муж специализировался в лучших больницах. Осуществились планы Лусии: дорогие платья, духи, пышные балы – все было к ее услугам.
Эстер размышляет о том, как непохожи оказались их судьбы. Ее, Эстер, судьба забросила в Ильеус, в
Они жили в бельэтаже над магазином. Из своего окна Эстер наблюдала скучный пейзаж города – со всех сторон холмы. Ее не соблазняли ни жизнь в Рио-де-Жанейро, ни море. Для нее красота заключалась только в такой жизни, какую ведет Лусия: Париж, балы. Даже в дни, когда приходили пароходы, когда весь город оживлялся, когда появлялись столичные газеты, когда бары заполнялись людьми, спорившими о политике, даже в эти похожие на праздник дни Эстер не переставала грустить. Мужчины восхищались ею и оказывали знаки внимания. Один студент-медик написал ей во время каникул письмо и прислал свои стихи. Но Эстер не переставала оплакивать смерть дедушки и бабушки, заставившую ее жить в этом изгнании. Сообщения о драках и убийствах пугали ее, причиняли душевные страдания. Понемногу она все же вошла в жизнь города, перестала заботиться о своих нарядах, которые вызвали такой шум, даже что-то вроде скандала, когда она появилась в городе. И вот в один прекрасный день отец обрадовано сообщил ей, что полковник Орасио, один из самых богатых людей в округе, просит ее руки. Она только расплакалась.
А теперь поездки в Ильеус были для нее праздником. Мечты о больших городах, о Европе, о балах у императора и о парижских нарядах остались позади. Все это представлялось ей сейчас чем-то далеким, далеким, потерявшимся во времени, в том времени, «когда они еще могли мечтать»… Прошло немного лет. Но казалось, будто жизнь пронеслась с быстротой галлюцинации. Ее самой большой мечтой теперь было поехать в Ильеус, побывать на церковных празднествах, на крестном ходе, на раздаче даров.
Она тихонько покачивается в гамаке. Перед ней до самого горизонта простираются, то подымаясь, то опускаясь, холмы, покрытые какаовыми деревьями, увешанными плодами. На дворе копошатся в мусоре куры и индюки. На площадках работают негры – перемешивают бобы какао. Солнце, выходя из-за облаков, озаряет все это. Эстер вспоминает свадьбу. В тот день она приехала на фазенду. И теперь, лежа в гамаке, она вздрагивает при одном воспоминании: это самое ужасное, что она когда-либо испытывала в жизни.
Она вспоминает, что еще раньше, до объявления помолвки, по городу поползли всякие слушки и сплетни. Одна сеньора, никогда до того не бывавшая у нее, пришла как-то с визитом, чтобы рассказать ей разные истории. До того к ней уже наведывались старые ханжи, с которыми она познакомилась в церкви, и рассказывали ей всякие легенды о полковнике. Но то, что сообщила эта женщина, было ужасно; она заявила, что Орасио убил плетью свою первую жену, потому что застал ее в постели с другим. Это случилось в то время, когда он был еще погонщиком и пробирался по недавно проложенным тропам в сельву. Об этой истории потом забыли, и только много времени спустя, когда Орасио разбогател, она вновь всплыла в Ильеусе, разнеслась по дорогам края какао. Возможно, именно потому, что весь город втихомолку судачил об Орасио, Эстер с некоторой гордостью и одновременно с досадой продолжала отношения, которые должны были привести к помолвке. Она виделась с Орасио в те редкие воскресенья, когда он бывал в городе и приходил к ним обедать – это были молчаливые встречи. Они уже были объявлены женихом и невестой, но не было ни поцелуев, ни нежных ласк, ни романтических слов; все это так не походило на то, что представляла себе Эстер в тиши монастырского пансиона.
Ей хотелось, чтобы свадьба была скромной, а Орасио старался устроить все на широкую ногу: свадебный ужин, бал, фейерверк, торжественная месса. Но, в конечном счете, все получилось очень интимно, обе брачные церемонии – церковная и гражданская – были проведены дома. Священник произнес проповедь, судья с обрюзгшим лицом пьяницы поздравил их, доктор Руи сказал красивую речь. Свадьба состоялась утром, а к вечеру они уже были в каза-гранде фазенды, проехав через болота верхом на ослах.
Работники, собравшиеся во дворе перед домом, при приближении процессии дали залп из ружей. Они приветствовали новобрачных, но сердце Эстер сжалось, когда она в вечерних сумерках услышала грохот выстрелов. Орасио велел угостить всех работников кашасой. А немного погодя он уже оставил ее одну, пошел узнать, в каком состоянии находились плантации, выяснить, почему пропало несколько арроб какао, из-за дождей сушившегося в печи. Только когда он вернулся, негритянки зажгли керосиновые лампы. Эстер была напугана криком лягушек. Орасио почти не говорил, он с нетерпением ждал, чтобы поскорее прошло время. Услышав, как опять закричала лягушка в трясине, Эстер спросила: (Арроба – мера веса, равная 15 килограммам.)