Беспечные ездоки, бешеные быки
Шрифт:
Через несколько лет после выхода картины «Человек-несчастье», на которой Рэфелсон и Николсон разругались в пух и прах, режиссёр купил дом на Махолланд-Драйв, забор в забор с жилищем актёра. Боб с Бертом любили выйти на границу землевладений и предаться воспоминаниям. Орали, как резаные, вниз, в каньон, «Джек, чёрт тебя побери!» и как любимую музыку слушали эхо, многократно отражавшееся о каменные уступы. Потом доставали свои причиндалы, с чем у обоих всегда был порядок, и с удовольствием мочились через границу на территорию Джека.
Эгоизм, бессердечие и жестокость режиссёров этого десятилетия не являются чем-то из ряда вон выходящим. Поведение определяет среда. «Чтобы остаться в игре, приходится соответствовать, и режиссёры оказываются
Мог ли кто-нибудь повести себя по-другому, сломать хребет студиям, создать островки самодостаточности и творить сообразно своим желаниям? Могли ли ещё раз «расцвести сто цветов»? Вряд ли. Слишком большой оказалась экономическая мощь, что противостояла им. «Мы, наивные, полагали, что собственное оборудование позволит нам работать, — говорит Коппола. — Гораздо позже мы поняли, что всё определяет не техника, а деньги». Суть в том, что революции обязательно терпят крах, а среди революционеров наживаются единицы. Режиссёры «нового» Голливуда, словно куры на свободном выгуле, решили, что раз их выпустили из курятника, значит они на свободе. Если бы. Стоило им перестать нестись, как все пошли под нож.
Коппола позднее признавал, что рынок отбирал и формировал режиссёров, гробя карьеры тех, чьи фильмы не приносили прибыль, и активно способствуют возвышению производителей коммерчески успешной продукции. Представьте, что было бы с самим Копполой, откажись он от «Крёстного отца» и займись собственными, личностными картинами. Как сложилась бы судьба Спилберга, отвергни он предложение ставить «Челюсти» и пойди по пути «Шугарлендского экспресса». А Лукаса, сделай он после «ТНХ» ещё одну «чёрную», пронизанную идиосинкразией, работу. Конечно, все эти «если бы да кабы» вряд ли уместны, слишком велик оказался куш за следование в колее.
Но именно тогда, когда будущее кажется беспросветным, а нелепицы вроде «Титаника» узаконивают право студий тратить, сколько вздумается, наверх вдруг пробивается новое поколение режиссёров, вливая свежую кровь в старую систему. Кто-то из них вырос на фильмах 70-х, кто-то даже учился у их режиссёров. Так в 80-е появились Оливеры Стоуны и братья Коэны, в 90-е — Квентины Тарантино и Атомы Эгояны. Есть надежда, что и кто-нибудь из великих мастеров 70-х — Олтмен, Шрэдер или Фрид-кии — тряхнёт стариной, да выдаст пока не дающийся в руки шедевр.
Правда, без подпитки от среды контркультуры, без мощной системы ценностей, что не совпадает с общепризнанной, все «независимые» остаются таковыми только на бумаге. В любой момент студии их могут скушать или купить. Конечно, было бы здорово, воплотись в реальность мечта Лукаса открыть по всей Америке мультиплексы и крутить в них независимое художественное кино. Но он, скорее всего, давно не был в торговом центре. Правда жизни такова, что в ближайшем он увидит, что на 6-ти экранах идёт «Затерянный мир» или его вариации. Жаль, но, наверное, у этого рассказа не будет счастливого конца. А последнее слово дадим Олтмену, который сказал: «Устаёшь раскрашивать картинки и торговать ими на углу по доллару за штуку. Иногда выходит и «Фарго», но всё равно сбываешь за бесценок. Это катастрофа для киноиндустрии, катастрофа для киноискусства. И перемен к лучшему я не вижу».
К концу 80-х Эшби привёл себя в порядок, отказался от наркотиков и был в форме. «Знаешь, — рассказывал он продюсеру Лестеру Перски, — я потерял восемь лет жизни». За неполные пять лет па этапе монтажа у него отобрали подряд две картины — «В поисках выхода» и «Жену слаггера» (сценарий — Нил Саймон, продюсер — Рэй Старк). Говорят, что на просмотре Эшби показал 20-минутный черновой монтаж начала картины, почти без диалогов и «драгоценного» текста Саймона. Картину тут же забрали. Потом настал черёд «Восьми миллионов способов умереть», где режиссёр разругался с Тауном. Вспоминает Чак Малвехилл: «Только мы закончили картину, как они подогнали 5-тонный
После многолетнего отсутствия Хал стал появляться на светских мероприятиях Голливуда. Носил двубортный голубой блейзер, словно посылая сообщение агентам и продюсерам: «Я — не наркоман, я надёжный, верьте мне». Начал поговаривать о возможном возвращении в профессию, обещал сделать что-нибудь фирменное в стиле «кино Хала Эшби» и даже прорабатывал несколько проектов. А как-то оказался у Битти и пожаловался, что за ногу его укусила какая-то мошка.
— Знаешь, на другой ноге то же самое, здорово мешает, — сказал он, показывая хозяину дома пятно, напоминавшее слегка посветлевший синяк.
— Не нравится мне цвет, похоже на флебит.
— Что за чертовщина?
— Что у Никсона было, тромб, блуждающий по венам. Надо показать тебя врачу.
Эшби терпеть не мог докторов и не придал опасениям Битти никакого значения. А через несколько дней позвонил Джерри Хеллману и поинтересовался, нельзя ли перенести обсуждение сценария из дома драматурга сюда, к нему. Ему явно нездоровилось. Вспоминает Хеллман: «Одна нога у него сильно распухла, стала иссиня-чёрной, страшно смотреть». Хеллман забеспокоился:
— Что случилось?
— Не знаю, забавно, правда? Ну и вид!
— Не то слово, страшно. Что врач говорит?
— Да не был я у врача… Знаешь, эта чертовщина передвигается с места на место.
— Что значит передвигается?
— На прошлой неделе нога была в порядке, зато рука раздулась.
Тем времени Битти навёл справки в больнице Джонса Хопкинса, где перед смертью проходил курс его отец. Диагноз не радовал — мигрирующий тромбофлебит, вызванный раком поджелудочной железы.
Вспоминает Битти: «Я страшно испугался. Сразу сделали компьютерную томографию, сравнили со снимками больницы Хопкинса и уже не сомневались, что опухоль злокачественная. Я предложил операцию, но убедить Хала не смог, и он вернулся в Лос-Анджелес. Прошло недель пять или шесть недель, наверное, критических, прежде чем мы с Джеком и Хаскеллом всё-таки уговорили его лечь на операцию. В полёте по пути в Балтимор его сопровождал Дастин Хоффман.
Во время операции была удалена часть печени и поджелудочной железы, проведена хемохирургия, но положительного результата добиться не удалось. Все, кроме самого Хала, понимали, что он умирает. Процедуры и больницу он ненавидел. Единственное, что им теперь воспринималось и имело значение, это нестерпимая боль, с которой не справлялись самые сильные дозы морфия. Начало ухудшаться зрение и глаза болели даже от слабого осеннего солнца, когда его вывозили в сад подышать свежим воздухом. А однажды он просто встал с постели и с капельницей вышел за ограду. Поселился в гостинице и позвонил Джеффу Бергу, объяснил, что операция стала заключительным актом в череде унижений, что уготовила ему судьба, и с мольбой в голосе упросил приехать и вызволить из чужого города. Берг связался с Бобом Дейли, одним из руководителем «Уорнер бразерс», организовал рейс самолёта компании в Балтимор и привёз режиссёра домой.