Беспокойный отпуск
Шрифт:
Внутри конторы оказалось чисто и светло, через высокие окна падал холодный дневной свет, пахло свежей краской. Из просторной прихожей вели две двери. Правая оказалась закрыта на висячий замок, поэтому я толкнул левую и вошел в большую залу. Наверно, когда-то здесь была настоящая контора, сидели счетоводы или писари, стояли столы и стулья, а сейчас большое пространство было совершенно пустым, только вдоль стен притулились старые верстаки, переделанные в витрины.
Из дальнего угла мне навстречу поднялся какой-то человек. Краеведа я узнал не сразу, потому что на этот раз он был без костюма, в теплом свитере домашней вязки. Смешной старомодный берет тоже куда-то делся, открыв
— Здравствуйте, — весело сказал директор музея и направился прямо ко мне.
— Добрый день.
— Вы видимо хотели осмотреть нашу экспозицию? — спросил он, неловко протягивая руку, не то для того, чтобы пожать мою, не то для того, чтобы взять меня под локоть и провести по залу, — но вход у нас платный — 100 рублей.
Я растерялся и поэтому сначала, зачем-то, смущенно пожал краеведу руку, а потом полез за кошельком.
Получив деньги Борис Борисович расплылся в улыбке.
— Что Вас привело в наш скромный музей? Вы не здешний? Из Москвы? — спросил он, разглядывая мой плащ и туфли.
— Да. Я здесь проездом. Увидел Вас по местному телевидению и заинтересовался рассказами про оборотней, — прямо сказал я.
Краевед закашлялся и промокнул глаза несвежим платком.
— Боже мой, — растерянно пробормотал он, — но это же совсем не интересно, ничего там такого нет, старая история.
Я искренне удивился. В студии старичок довольно охотно разглагольствовал на эту тему, а здесь неожиданно смутился. Хотя, возможно, выступление на телевидении было простой саморекламой, и версию об оборотне он приплел ради «красного словца», чтобы заинтересовать зрителей и привлечь в музей побольше народа.
— Вы что же, интересуетесь, так сказать, разными загадками и мифическими персонажами? — не без ехидства поинтересовался он.
— Не в этом дело, — ответил я, — просто в этом городе прошло мое детство, и я никогда раньше не слышал о местных оборотнях. Мне стало любопытно. Это, что же сказка или предание?
— Не совсем, — улыбнулся Борис Борисович, — давайте сделаем так, я покажу Вам музей, а заодно расскажу об оборотне. Согласны?
— Согласен.
Не могу сказать, что экспозиция произвела на меня сильное впечатление. Здесь были фотографии старой фабрики, бывшего хозяина, инженеров и мастеров, документы, несколько довольно безвкусных портретов, написанных каким-то местным умельцем, большая картина под названием «Революционные рабочие», странного вида станок, старинные монеты, две прялки, какие-то плохо узнаваемые ржавые инструменты, фрагменты выловленного из реки парового катера, несколько грамот с портретом Ленина и фото улыбающихся молодых людей, одетых по моде 70-х, из личного архива, какого-то Мохнаткина. Одним словом, на сто рублей экспозиция явно не тянула, максимум на полтинник.
Когда мы оказались возле стола, с отпечатанными на черно-белом принтере рекламными буклетами, Борис Борисович указал мне на стул.
— Прошу садиться, — церемонно сказал он, — а теперь, как и обещал, я расскажу Вам о нашем чудовище или, если угодно, об оборотне города Н…
Оказалось, что ничего мистического в этой старой истории не было. В начале 20 века, еще до революции, случилось несколько ужасных преступлений. Убиты были две молодые женщины. Следствию удалось установить, что их загрыз волк. Охотники прочесали лес, настреляли диких зверей, но убийства продолжились. В общей сложности погибло пять женщин. Прислали чиновника из Москвы, он провел расследование и пришел к выводу, что на месте преступления, вместе с волком присутствовал человек. Полиции удалось выяснить, что один из местных лесников, человек угрюмый
— Вот собственно и вся история, — сказал Борис Борисович, — в народе лесника окрестили «оборотнем» и, какое-то время, пугали им маленьких детей.
— Ну, на телевидении Вы говорили совсем другое, — сказал я.
— Уж простите, — директор музей развел руками, — во-первых, журналист попросил поумничать, ему нужен был горячий материал, а во-вторых это я для рекламы музея соловьем разливался. Никто не ходит, — пожаловался Борис Борисович, — а мне надо аренду платить и за свет тоже. Все из своих денег отдаю. Хорошо хоть «Вервольф» помогает.
— Кто? — не понял я.
— Рядом, через стенку скинхеды себе «качалку» сделали. Назвали «Вервольф» — оборотень по-немецки. Вместе аренду платим, не так накладно выходит.
Несколько дней прошли спокойно. Город замер в ожидании новых происшествий, полиция обходила собачников, трясла заводчиков и единственную в городе собачью школу. Лидский подолгу засиживался в больнице, может быть работал, может быть встречался со своей медсестрой. Я в его дела не лез. С Сашкой мы встретились один раз, посидели в кафе и договорились держать связь. Я бездельничал, валялся на диване с книгой, смотрел телевизор и много гулял.
Черт меня дернул приехать в этот город. Садясь на поезд, я представлял себе все по-другому: постоянные встречи старых друзей, веселые пьянки, свидания с бывшей подружкой. Но друзья были заняты своими делами, подружка болталась неизвестно где, а заводить новую я пока не собирался, поэтому отпуск получался однообразный и тоскливый. Собственно, никакого отпуска у меня не было. Я уволился с работы, а новое место должно было освободиться только через пару месяцев. Моя жизнь круто поменялась, я расстался с женщиной, с которой прожил последние 5 лет и был совершенно издерган скандалами. Сидеть в Питере было невыносимо, и я решился проехать через всю страну, чтобы навестить город детства.
Я никому не хотел навязываться, но от скуки опять пригласил одноклассников в гости.
В магазине возле дома меня уже знали. Продавщица оторвалась от сериала и улыбнулась.
— Опять друзей ждете? — спросила она, заворачивая в бумагу селедку.
Удивляться тут было нечему, наш город настолько маленький, что, если в одном районе чихнул, в другом скажут: — будьте здоровы. И хотя мы с друзьями вели себя очень прилично, не шумели и музыку громко не слушали, но все соседи уже знали в какую квартиру ходит главный врач больницы и директор художественной школы.
Зная о предстоящем торжестве, а любую бытовую пьянку, при желании можно так назвать, тетя Нора испекла пирог с рыбой. Сначала мне позвонил Лидский, потом Петров. Они собирались зайти к семи, но жизнь беспощадно скорректировала наши планы.
В 18 часов 12 минут, идущий с рыбалки, пенсионер Васюков услышал за гаражами испуганные крики, и обнаружил в куче опавшей листвы бездыханное тело. Мертвец выглядел ужасно, весь в крови, горло разорванно и пенсионер заголосил так, как еще не кричал никогда в жизни, заметался, выскочил на проспект и рухнул на руки первым попавшимся прохожим. Когда старика привели в чувство он вспомнил, что, то ли видел мелькнувший вдалеке волчий силуэт, то ли нет.