Беспокойный возраст
Шрифт:
Дрязгин, не ответив на приветствие, набросился на Максима:
— Где вы шатаетесь? Все наблюдаете! Работать надо! Р-ра-бо-тать! Когда начнется засыпка прорана, вы должны быть здесь и никуда не отлучаться, ни на один сантиметр. Понятно? За каждую секунду простоя самосвалов отвечаете своей головой вы, и никто больше.
Максим решил быть терпеливым. Он молча слушал, стараясь сохранить спокойствие.
— Вы слыхали? — взревел Дрязгин. — Карманов отдал распоряжение: скорость по эстакаде — двадцать километров, на сброс каждой машине — полминуты… Это авантюра! Блеф! Где это видано! Какой идиот, выскочка подсказал Карманову
На синеватой нижней губе Дрязгина лопнула сухая корочка, и из ссадины выступила капелька крови. Максим смотрел на эту кровяную капельку и думал: «Что если сказать: а ведь этот идиот и выскочка — я, собственной персоной…»
Его начинал душить смех; пришлось сделать над собой усилие, чтобы не дать смеху вырваться. А Дрязгин все чертыхался, бушевал:
— Я уверен, что кое-кто хочет на перекрытии реки нажить политический капитал да еще получить солидную премию. Всегда найдется этакий щелкопер-карьерист и погреет возле любого большого дела руки. И я голову даю на отсечение: такой щелкопер нашелся в последнюю минуту и здесь. Как же — личная слава, ордена, повышение… Черт бы вас всех побрал! Мне слава не нужна и премии и ордена не нужны! Я не хочу, чтобы люди ломали себе шею или случилась авария, и вместо восьми часов, отведенных на перекрытие, тогда будет ухлопано сорок восемь. Тридцать четыре часа — зато твердо. Лучше тридцать четыре свести до двадцати четырех, чем восемь — растянуть на сорок восемь… Как вы думаете?
— Да, пожалуй, — согласился Максим. — А еще лучше свести их до восьми.
Дрязгин подозрительно сощурился:
— Значит, вы согласны с этим безумцем?
Максим не выдержал, усмехнулся:
— А вы разве отказались бы закрыть проран за восемь часов?
Дрязгин ответил не сразу:
— Только без риска. Зачем рисковать? Вот ты только третий месяц на стройке, молоко, как говорится, на тубах не обсохло, а туда же — научились лихачествовать. Еще не знаете, что такое настоящая трудовая доблесть. Вы думаете, что это все равно, что скакать на одной ножке, что это кросс какой-нибудь? Бегайте себе на здоровье по асфальтовой дорожке, а тут — стройка.
Вдали на эстакаде появилась группа руководителей, и среди них Максим узнал высокую и прямую фигуру Березова.
— Ага. Вон идут, — сбавил тон Дрязгин. — Вы смотрите, Страхов, не ляпните насчет авантюры. Это я так… между прочим. Идите на свое место.
— Ничего. Я и здесь постою, — ответил Максим.
Березов издали улыбнулся Максиму.
— Ну, как настроение? — спросил он.
— Хорошее, Афанасий Петрович.
Руководители остановились поодаль. К ним подошел Дрязгин.
— Артемий Викентьевич, я умываю руки, — услыхал Максим его раздраженный ответ на веселую реплику Карманова.
— Погодите, не умывайте. Вы ведь не Понтий Пилат. Еще не успели запачкать, а уже умываете…
— Это безрассудство. Шоферы устроят здесь свалку из машин.
— Не устроят.
Карманов нетерпеливо оглядывался, покашливая.
— Смотри, Петрович, сколько народу привалило, — обернулся он, не слушая Дрязгина, к начальнику политотдела.
— А это потому, — ответил Березов, — что каждое такое событие, стройку, допустим, народ считает своим кровным делом.
Максим оглядел высокий берег реки, песчаную дамбу, края котлована с бетонированным
«Праздник», — вспомнил Максим замечание шофера.
Он стал томиться от нетерпения, то и дело поглядывая на перемычку, на растущую вереницу самосвалов у берега.
Самосвалы один за другим подтягивались к эстакаде. Как было условлено, первыми пропустили машины с лучшими шоферами — коммунистами и комсомольцами. Пять самосвалов, доверху нагруженных камнем, готовых по первому сигналу двинуться к прорану, стояли на площадке.
Максим изредка обходил шеренги машин, знакомился с каждым шофером. Он не уговаривал водителей — он не умел это делать, да это было излишне. Пожалуй, могло бы показаться смешным и только подчеркнуть суетливость молодого инженера. Он уже достаточно освоился с людьми, чтобы разговаривать с ними скупо и деловито, как старший. В случае необходимости можно кое на кого прикрикнуть, но только не заискивать, не мямлить…
Полминуты так полминуты — таков приказ! Шоферы первых десяти самосвалов показались ему вполне надежными. Фамилии некоторых он уже знал. Движение должен был открыть совсем молодой, но уже прославленный шофер Дима Козырев, наездивший на строительстве пятьдесят тысяч километров. С ним минут пять разговаривал Березов.
Руководители ушли, и время потянулось еще медленнее. Солнце поднималось все выше. Толпы народа густели, растекались повсюду. Самосвалы уже вытянулись бесконечной чередой вдоль эстакады. Хвост колонны терялся вдали. На месте погрузки раздавался грохот, там все еще стояло пыльное облако, как от снарядных разрывов…
И внезапно на перемычке началось необычное оживление. Там забегали люди, зарычали моторы экскаваторов и бульдозеров. Толпы людей вдоль берегов и у плотины заволновались. Из радиорупора вырвался усиленный во много раз голос Карманова:
— Внимание! Приступить к вскрытию перемычки! Начать пропуск вод в отводящий канал!
Максиму со своего места было плохо видно, что делалось на перемычке. Он взобрался на самосвал и весь вытянулся от напряжения. Он видел, как ковши экскаваторов стали вгрызаться в песчаный вал перемычки и сокрушать ее. Комья грунта валились на сторону с глухим обвальным шумом и скрежетом. Но это показалось кому-то, может быть самому Карманову и Грачеву, недостаточным. Экскаваторы отступили, и посредине перемычки землю поднял мощный взрыв фугаса.
Вода из реки хлынула в проход, теперь уже сама размывая песок. Почуяв свободу, она устремилась к железобетонной плотине, быстро затопляя мощеное днище верхнего бьефа.
Ветерок донес до ушей Максима разноголосое «ура» многотысячной толпы. Реке был дан старт бега по новому руслу. Максима подхватила волна общего ликования…
Да полно! Что же такое с ним происходит? Почему он так волнуется? Может быть, и его жизнь повернула на новый путь? Он тоже готов подпрыгнуть и кричать «ура». А где же Славик? Он там, на перемычке. А Черемшанов? Славный долговязый Сашка! Поглядели бы сейчас на всех нас Лидия, отец, мать, Миша Бесхлебнов!