Беспризорница
Шрифт:
В свертке, кстати говоря, была книга Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста», которую я буду хранить всю жизнь, как самый драгоценный скарб. Она будет напоминать мне, кем я была и благодаря кому вылезла из того смердящего дерьма, из которого выбраться даже не мечтала.
А вечером снова был праздник. У нас был праздник. В доме, что стал для меня родным. С людьми, которые стали родными.
Баба Дуся испекла яблочный пирог, о существовании которого я узнала от неё же. А Михаил принёс конфеты и печенье.
Я же… Я просто влюблялась в него. Следила за каждым движением, улыбкой
Сам Михаил мало со мной общался. К примеру, когда мы оставались наедине, возникало какое-то напряжение, словно ему неприятно находиться со мной рядом. Но если бы это было действительностью, то навряд ли он бы так возился со мной, ведь правда? И тем не менее, чувствовалась какая-то неловкость с моей стороны и серьёзность с его. Казалось, даже воздух становился спертым.
Долгое время я не могла определить его отношение ко мне. То ли он выполнял какое-то обещание, может обет… То ли действительно так добр, но общение с детьми не его конёк. Иногда я чувствовала себя обузой и от этого становилось тошно. А иногда даже пыталась завоевать его внимание, хвастаясь хорошими оценками и личными достижениями.
К слову, личными были только мои трусы. Всё остальное досматривалось и проверялось вечно подозрительным Басмачем. Он словно пытался поймать меня на чём-то, чтобы выкинуть снова на улицу с чистой совестью и забыть. Оправдаться перед собой, мол, она сама виновата и больше не играть в доброго дяденьку. Чушь, конечно, но мне, в силу возраста и привычки не доверять людям, так иногда казалось.
Позже я пойму, что ошибалась. Просто Басмач такой. Он любит всё контролировать. Каждое телодвижение тех, кого он удостоил чести стать частью его жизни, каждый вздох - он всегда в курсе всего.
Иногда Михаил исчезал на несколько дней и даже недель. В такие моменты я готова была лезть на стену от ужаса. До жути боялась, что однажды он забудет обо мне насовсем и больше не придёт. Пропадал аппетит и желание учиться, как будто исчезал стимул.
А потом мой классный руководитель жаловался опекуну, то есть Михаилу (так мы называли его во избежание вопросов о моём возрасте), и тот прилетал злющий, как цепной пёс. Пару раз даже, признаться, я специально срывала урок, чтобы увидеть Басмача.
Он никогда не ругался при бабе Дусе, лишь тяжело смотрел, словно в душу заглядывал и видел каждую мою нехорошую мыслишку. Но стоило старушке куда-нибудь отойти, как начинался террор. Я выслушивала от разъярённого бандита всё, что он обо мне думает, при этом Басмач никогда не стеснялся в выражениях. Бывало, доходило даже до оплеухи, когда я смела огрызаться или спорить.
Но и за успехи меня вознаграждали. За каждую контрольную на пять или выигранную олимпиаду я получала что-нибудь новое и красивое. Девчонки из класса давились слюной, когда я приходила в школу в новых красивых сапожках или пальто. Все завидовали, зная, кто мой опекун. Только мне противно было от этого.
Я не хотела, чтобы Басмач был моим попечителем, нянькой, приемным папочкой. Я хотела, чтобы он был моим другом. Всего лишь…
Правда, чем старше
*****
Училась я так прилежно, насколько это вообще возможно. Я готова была сидеть сутками напролет за учебниками и грызть гранит науки, пока тошно не станет. Частенько баба Дуся находила меня спящей на книжке, а утром я вскакивала ни свет ни заря, чтобы поскорее отправиться в школу.
– Да ты хоть бы поела!
– кричала мне в след бабулька, но я уже неслась навстречу вожделенным знаниям и светлому будущему.
В школе у меня появились подружки и целая группа воздыхателей. Нет, не потому что я была такой непревзойдённой. Я трезво оценивала свои данные и возможности и хорошо понимала, благодаря кому являюсь важной персоной. Даже учителя относились ко мне с явным уважением.
Разумеется, я не развешивала уши и не таяла от комплиментов лжеподружек. Эти дети ещё несколько месяцев назад с превеликим удовольствием втоптали бы меня в землю, как дерьмо, коим для них были те, кто ниже по социальной лестнице. Учителя ни за что не стали бы работать со мной дополнительно.
У всего есть своя цена. Как продаётся картошка на рынке, так продаются и люди. Товар, который стоит чуть дороже, но всё же при хорошем достатке можно себе позволить и такую роскошь.
Моим красивым шубкам, сапожкам, шапочкам завидовали даже учительницы. Однажды завуч, херова завистница, намекнула, что не подобает школьнице так одеваться. Особенно в то время, когда бедным людям так тяжело и даже её дочь ходит в обносках старшей сестры. На что я ответила старой суке, что плевать хотела на неё, на её дочек и на их обноски. Мол, если у неё есть какие-то претензии, пусть обратится непосредственно к моему опекуну. Естественно, до этого не дошло. Даже за мой хамский выпад в её сторону, завуч не решилась меня наказать.
Фамилия Басмачев - самый страшный и в то же время самый желанный сон каждой обитательницы нашего города. Я уверена, что даже старая тварь Изольда Вильгельмовна течёт как сука, когда видит Михаила. Правда, он редко появлялся в моей школе, а когда всё же приходил, то старался быть незаметным. Видимо, его тоже напрягали училки, страдающие бешенством матки, провожающие его взглядами, в которых явственно читалось: «поимей меня».
В свободное от учебы время, которого, кстати говоря, было совсем немного, я помогала бабе Дусе по хозяйству и всячески ей угождала. Чем позже Басмач с бабулей поймут, что я бесполезная нахлебница, тем лучше.
Так я и жила, дрожа и страшась потерять такую необходимую мне поддержку. Снова оказаться выброшенной на улицу, как ненужный котёнок… Пожалуй, это самый худший мой кошмар.
То утро врезалось в память острым лезвием и осталось там, причиняя неимоверную, адскую боль ещё долгие годы. Всё было как всегда, но чего-то не хватало…
Обычно я просыпалась от запаха пирожков или каши, которыми баба Дуся баловала меня от души, но сегодня ничего… И тишина какая-то жуткая. Я всегда боялась темноты, но тишины никогда, а сейчас поняла, что мне очень страшно. Какое-то нехорошее предчувствие поселилось внутри и никак не хотело уходить.