Бессердечный лорд Гарри
Шрифт:
— Уверен, что миссис Каутс не будет возражать против еще одного человека за столом. Нет, двух. Пожалуйста, пригласите и Сидмута присоединиться к нам.
Лицо Джеймса прояснилось, и он, очень довольный, попрощался.
На следующее утро все проснулись поздно. Миссис Каутс подала завтрак в полдень. Путешественники находились в дурном расположении духа.
Две супружеские пары почти не разговаривали, молодежь чувствовала себя неловко. Казалось, что Джеймс утратил только что обретенную непринужденность в отношениях с Линнет и был скованным, как в начале знакомства. А Гарри, оказавшемуся за столом
Все было так, словно все они вчера вознеслись в какой-то другой мир, полный значительных событий и высоких чувств, а сегодня оказались в привычном мирке. И если что-либо и пытались сказать по этому поводу, то это звучало малоубедительно.
Тетя Кейт прекрасно чувствовала подтекст натянутой застольной беседы, и он ее забавлял. Возможно, потому что она сидела во время праздника, а потом рано ушла спать, она не была уставшей. От ее взгляда не ускользнуло ни сближение Джеймса и Линнет, ни то, что Гарри Лиф-тон сосредоточил свое внимание на Кейт.
Она считала, что Джеймс и Линнет находятся на пути к счастливому финалу. Джеймс идеально подходил ее старшей племяннице. Несмотря на их скованность за завтраком, вдова была уверена, что когда Джеймс сделает официальное предложение, Линнет примет его.
Чем больше маркиза думала о Сидмуте и Кейт, тем больше убеждалась, что они были бы прекрасной парой. Наблюдая за ними сейчас, она подумала не без иронии, что вряд ли кто-нибудь кроме нее мог прийти к подобному заключению. И все же Сидмут с его роковым обаянием был именно тем человеком, который был нужен практичной Кейт. Но маркизу беспокоил буйный нрав Сидмута. Его отец тоже был повесой, но она была уверена, что за бесшабашным поведением Гарри скрывались более глубокие страсти. Его как будто что-то терзало. Она опасалась, что, беспечно ухаживая за девушками, он может совершенно случайно остановиться на одной из них, жениться на ней и сделать несчастными и себя, и ее.
Она никогда в жизни не играла роль свахи, но, наблюдая за Кейт и Гарри, решила, что ей следует выступить в этой роли. Ее интуиция помогала ей всегда находить выход из опаснейших ситуаций в самых ужасных районах Лондона. Она решила положиться на нее и на этот раз и сделать все, чтобы помочь своей племяннице и Сидмуту понять, какие возможности таит для них совместное будущее.
36
В первую очередь по возвращении в Лондон все испытывали какую-то растерянность. В Пэдстоу они стали участниками события, принадлежащего вечности и реальной жизни настолько, что все окружавшее их в Лондоне казалось пустым и суетным. Контраст между напускной вежливостью света и открытостью и теплотой праздника в Пэдстоу был настолько разителен, что они даже стали воспринимать как чуждый им тот мир, которому принадлежали и в которой вернулись.
Пожалуй, тяжелее всего приходилось Джеймсу. Его жизнь всегда была подчинена определенным правилам и чувству долга, и он никогда не подвергал сомнению окружающий его мир. Все От ли были отменно вежливы, сдержанны, женились сообразно своему состоянию и положению в свете и производили на свет новых Отли, которые
Леди Отли все больше беспокоилась из-за того, что сын все свое внимание уделял мисс Ричмонд и отказывался ухаживать за одной из двух девушек, которых выбрала для него семья. Его внезапный отъезд в Корнуолл вслед за эксцентричными Рич-мондами, его намерение увидеть какой-то языческий праздник заставили его мать обратиться к ее деверю, епископу. На третий день после возвращения Джеймса мать и дядя пригласили его в библиотеку.
— Джеймс, — торжественно произнесла мать, — твой дядя хочет поговорить с тобой. Я оставлю вас ненадолго.
Леди Отли встала, но Джеймс сделал протестующий жест.
— Думаю, тебе нужно остаться, мама, — сказал он мягко, но решительно. Леди Отли опустилась на диван, пораженная как поведением сына, так и своим. Джеймс впервые после смерти отца дал понять, что он здесь главный.
— Итак, что вы хотите сказать мне, дядя Герберт? — Джеймс хорошо знал, что именно, но хотел сыграть сцену от начала и до конца.
— Твоя мать обратилась ко мне, потому что ее серьезно беспокоит здоровье твоей души.
— Моей души?
— Она рассказала мне, что ты отправился в Корнуолл, чтобы участвовать в некоем… языческом обряде.
— Наверное, можно сказать и так, — согласился Джеймс. — На самом деле это празднество, уходящее корнями в дохристианскую эпоху. Но я совершенно не понимаю, какое отношение это имеет к моему душевному здоровью.
— Когда я учился в Оксфорде, то был знаком с Эдвардом Ричмондом. Он, мягко говоря, эксцентричный агностик. Не думаю, что дружба с этой семьей пойдет тебе на пользу.
— Мне, как представителю семьи От-ли?
— Да, Джеймс, — заметила леди От-ли. — И ты не смеешь иронизировать над принадлежностью к семье От ли!
— Я не иронизирую, мама. Просто я устал от того, что всегда должен быть в первую очередь одним из Отли, а потом уж самим собой.
— Отли всегда были уважаемой и богобоязненной семьей. А высокое положение подразумевает и высочайшую ответ-
ственность, Джеймс, — произнес нараспев епископ, как будто с кафедры.
— Наверное, это так, но быть Отли не очень-то весело, — сказал Джеймс. В его глазах загорелся насмешливый огонек.
— Весело! Разумеется, нет. Жизнь вообще серьезная вещь, а жизнь виконта Клитероу — тем более.
— Но означает ли это, что ради долга перед семьей и титулом я должен отказаться от долга перед самим собой?
— Джеймс, ну при чем тут ты сам? — требовательно возгласил дядя. — Именно нелепая поглощенность самим собой приводит к таким скандалам, как в случае с лордом Байроном и леди Каролиной Лэм. Но если сумасбродные поэты и сумасшедшие женщины могут пренебречь од-ществом и семьей, то Отли — никогда!