Бессмертная рать
Шрифт:
– Не опозоримся, товарищ сержант, отсыпем немцам по полной.
– Ох, какой бравый, – начал задирать его сержант.
– Трусить не буду, уж поверьте, – насупился Сенцов. Он дописал письмо и складывал треугольник.
– Да я шучу, ишь надулся сразу. Не обижайся, это я так, для поднятия боевого духа.
Сенцов промолчал. Он не обиделся на сержанта, просто хотел показать, что не боится и готов дать отпор врагу. Еще совсем молодой, мальчишка еще.
– Мать честная, – удивленно произнес Лещенко, глядя на Хаблиева. Тот сидел немного отвернувшись от Сенцова и чем-то сосредоточенно занимался.
– Ты где взял такой меч-кладенец, богатырь осетинский?
В руках у Хаблиева был
– Это не меч, это кинжал, кама по-нашему, – сказал осетин, поспешно спрятав кинжал в вещмешок.
– Ты его с собой из дома привез что ли?
– Да. Отнимать будете?
– Семейный, небось?
– Да, отца, а ему от деда достался, а деду от его отца. Мой дед говорил, что этим кинжалом предки против турок воевали.
– Он такой древний? – спросил Сенцов с любопытством.
– Да, триста лет ему.
– Покажи, – продолжал любопытствовать Сенцов.
Хаблиев нехотя полез в вещмешок. Он боялся, что за неуставное оружие ему влетит или еще хуже – отнимут. Достав кинжал из ножен, он из своих рук показал Сенцову. Сержант также с любопытством рассматривал идеальные формы оружия, его блеск от слабо светящей лампы.
– Красивый. Только зачем ты его привез с собой? – спросил Лещенко в недоумении.
– Отец дал. Я же рассказывал про наказ.
– Я помню. Только основное оружие твое – винтовка и гранаты. А с ним, – он показал на кинжал, – ты до врага не доберешься в открытом бою.
– Надо добраться, и я доберусь.
– Если ты завтра полезешь на рожон без головы, то я точно его у тебя отниму. Твоя задача нанести урон противнику. А значит, завтра будешь сидеть в окопе и стрелять, пока другого не прикажут. Понял?
– Понял. – Хаблиев убрал кинжал.
– И не обижайся. Ты нам всем живой нужен. И ты, Сенцов, и все остальные. Умереть просто. А нужно сделать так, чтобы противник подыхал. Понятно?
– Понятно.
– То-то. А кинжал свой без надобности не вынимай. Мало ли какое начальство на позиции придет. Мне все равно. Хочешь носить – носи. Дело твое. Не хвались им без надобности.
– Да просто смотрел, дом вспоминал.
– Это дело хорошее. Может, теперь спать, товарищи солдаты? – сержант посмотрел на товарищей смеющимися глазами.
– Пора, – ответил Сенцов.
– Тогда отбой, – проговорил Лещенко и стал укладываться. Была уже ночь. Все кругом стихло окончательно. Только редкие крики ночных птиц и стрекот кузнечиков.
Ночь прошла спокойно. На рассвете на позициях противника послышался гул моторов – подошла бронетехника. Не осталось сомнений, что в скором времени придется иметь дело с бронетанковым кулаком армии Паулюса. Краснов спал неспокойно, постоянно просыпался. На рассвете он проснулся окончательно, потому гул моторов услышал сразу и насторожился. Он понимал, что противник сосредотачивается на позициях, что это еще не атака. Но его волнение, его страх что-то упустить, сделать не так или не вовремя, заставил его вскочить на ноги и начать всматриваться в сторону, где предположительно находились части немецкой армии. Он стоял так минут пять, тщетно пытаясь что-то увидеть сквозь сумрак и пелену тумана. Вскоре подошел Лещенко. Лейтенант отметил про себя, что тот уже успел побриться. «Когда успел? Не спал что-ли всю ночь?» – мелькнуло в голове у Краснова.
– Слышишь? – спросил он сержанта.
– Слышу, – ответил тот, словно обрадовался чему-то.
– Похоже, будет сегодня дело. Танки, похоже, выдвигаются.
– Похоже на то.
– Интересно, сколько их?
– Появятся – посчитаем.
– Ты вчера всех успел обучить?
– Всех. Вы уже спрашивали меня об этом, товарищ лейтенант.
– Не помню.
– Всех. Все в порядке. Теперь
– Как-нибудь поборем, другого выхода нет.
– Хорошо, если все так думают.
– Очень надеюсь на это.
Прибежал связной от капитана Смирнова. Связь наладить пока не удалось из-за нехватки аппаратов и проводов. Эшелоны разгрузились еще не все. Оставив Лещенко за старшего, лейтенант побежал к командиру. Капитан был также сосредоточен и резок в общении, как и вчера на станции. Он коротко сообщил: готовиться к бою, держаться до подхода подкреплений, права отхода нет (к чему он это?).
Командиры взводов отправились к своим подразделениям. Окончательно рассвело. Противника пока не было видно из-за рельефа местности. Бойцы уже были подняты и готовы к бою. Было заметно волнение и некоторая нервозность. Все по-разному старались успокоить себя. Кто-то перебирал патронные обоймы, гранаты. Кто-то обустраивал окоп, дополнительно маскируя его травой и землей. Выделялся Хаблиев. Он проснулся раньше всех в землянке. Немного подумав, он разбудил Сенцова (чем вызвал его недовольство) и попросил написать слова песни «Священная война». Сенцов, хоть и был раздосадован тем, что его разбудили, быстро написал слова на каком-то клочке бумаги и отдал. Хаблиев, забрав листок, вышел из землянки в окоп и принялся усердно учить слова. К моменту, когда весь взвод уже проснулся, он успел сносно выучить первый куплет и решил не останавливаться на достигнутом. Лещенко, увидев, что Хаблиев что-то бормочет, подошел к нему.
– Что бормочешь, Хаблиев?
– Песню учу, товарищ сержант.
– Какую? – удивился сержант.
– «Священная война», вы же сами говорили.
– А, да, помню… Это ты вовремя. А к бою-то готов?
– Готов.
– Это самое главное. Не забудь еще, что я говорил тебе насчет геройства.
– Я помню, – ответил боец. Из-за того, что сержант приставал с вопросами, у него не получалось учить строки из второго куплета. Заметив это, сержант оставил его в покое и пошел дальше. Он хотел поговорить с Грицуком. Найдя его на дне окопа, Лещенко подумал про себя: «Вот же забился, словно мышь. Ну мышь и есть. Трусит. Видно, что трусит». Грицук и правда трусил. Страх его стал еще больше, когда послышался рев моторов. Тело его оцепенело настолько, что даже не могло дрожать. Он просто сидел на дне окопа и бесконечно вращал своими глазами, словно соображая, куда ему бежать.
– Что, Грицук, готов?
– Готов, – выдавил из себя Грицук.
– Что с тобой, не заболел?
Тот хотел ответить нет, но мысль о болезни ему показалась весьма удачной. Он решил зацепиться за нее.
– Есть немного, товарищ сержант, – начал он жалостливым голосом.– Нездоровится мне что-то.
– Сильно нездоровится?
– Есть немного, – Грицук сделал страдальческое лицо.
– Ну если немного, то потерпеть можно. Тем более бой вот-вот будет. Некогда уже по медсанбатам бегать. После боя будешь лечиться.
Грицук не ожидал такой развязки. Лицо его стало жалким, словно он ел что-то горькое или сильно кислое. Но возразить ничего не мог.
– Да, вот еще что, Грицук. Такое дело. Мы на фронте, скоро бой будет. Куда-то отлучаться без разрешения командира запрещено. О последствиях говорить не буду, думаю, сам все знаешь.
Последние слова окончательно расстроили бойца. Возразить было нечего.
«Не мышь, а просто трус. Хотя, может, это только кажется? Не перегнул я палку? Нет, не перегнул. Это не страх первого боя, это страх животный, он изнутри идет, из трусливой душонки. Как бы чего не наделал. Видел я подобных, в любой момент что-нибудь выкинуть могут». Сержант шел по позициям и думал обо всем этом. Все было готово, все ждали начала.