Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Стоун Ирвинг

Вдруг мать повернулась к Джесси и посмотрела на нее с поразительным упорством.

— Джесси, на свадьбе будет твой кузен Престон Джонсон. Ты говорила, что он самый красивый мужчина из всех, которые встречались на твоем пути. Престон — душка, он обеспечит тебе легкую жизнь. В двадцать один год он получит в наследство ферму Блю-Ридж, столь же прекрасную, как Черри-Гроув. У тебя была бы там чудесная жизнь, свободная от суеты Вашингтона.

Джесси вытаращила глаза на мать, не веря ушам своим.

— Ты предлагаешь мне выйти замуж за кузена Престона? — спросила она.

— Ты легко полюбила бы его, Джесси.

Миссис Бентон прислонилась к плавно изогнутому ограждению носовой палубы парохода:

— Джесси,

дорогая, я хочу избавить тебя от того, что пришлось пережить мне. Верь мне, дорогая девочка, в Виргинии — мир и спокойствие. Ты сможешь вести легкую, очаровательную жизнь. Тебе не придется бороться и сражаться, на тебя не станут клеветать и не станут полоскать в газетах твою частную жизнь. Ты не будешь частью этой расталкивающей, хватающей за руки толпы оппортунистов, которые выталкивают кого-нибудь, чтобы прорваться вперед.

— Значит, тебе не нравился Вашингтон?

— Я его ненавижу, как никто другой. Я выросла в мирной стране, где были неведомы войны и вендетты, меня вытащили из дружественной атмосферы Черри-Гроув и бросили в котел политики. В Виргинии, по крайней мере среди вигов, политика — игра джентльменов. Но с ужасного дня инаугурации Эндрю Джэксона, когда толпа ворвалась в Белый дом, растолкала официальных гостей, порвала мое красивое белое платье… вся политика стала неприятной, неумытой, не уважающей старших, рвущей платья из дорогих кружев и устоявшиеся традиции.

Она отвернулась от дочери, ее волнение улеглось, и она принялась спокойно рассматривать пенящуюся за кормой воду.

— Думаешь, мне нравится, когда моего мужа называют шкурой старого носорога?

— Но, мама, — воскликнула Джесси, — в этом нет ничего плохого! Отца никогда не беспокоили клички и оскорбления, он перешагивал через них. Было бы гораздо хуже, если бы он жил при короле или тиране, и он и его оппоненты не могли бы свободно высказаться.

— А как же со мной? — простонала миссис Бентон. — Больше всего в этом мире я не люблю споров. Я не могу спуститься к обеду, не столкнувшись с группой сторонников или противников твоего отца, готовых разрешать свои разногласия за столом. Многие годы, когда я посещала приемы, на них не было места для танцев, бесед и смеха, говорили лишь о том, как свалить ту или иную личность и призвать к порядку партию. Куда бы мы ни поехали, где бы мы ни путешествовали, нам сопутствовали ссоры, разногласия, постоянная борьба, гнусные перебранки…

— …Но это же часть работы отца.

— Джесси, — умоляюще сказала мать, — пожалуйста, попытайся понять. Я не критикую работу твоего отца, не умаляю ее значение. Я просто стараюсь сказать, что подобная жизнь не для меня. Мне нравятся спокойные, приятные, забавные люди, люди, не создающие неприятности и конфликты, беззаботные, безобидные люди вроде тех, кого я знала в Черри-Гроув. Джесси, я хочу избавить тебя от пережитого мною. Мне следовало бы выйти замуж за одного из приятных молодых людей, чьи плантации находились по соседству с нашей. В таком случае я могла бы продолжать привычную жизнь, знакомую мне с детства. Я понимала это, когда была молодой, и именно поэтому я отказывала отцу целых шесть лет. Я люблю отца, он первый подтвердит тебе, что я была верной, любящей женой, но все время я чувствовала, что его образ жизни никогда не станет моим. Куда бы он ни поехал, он вызывал волнения, а я этого не хотела, мне они казались вульгарными, подрывающими настоящие, постоянные ценности. Я упорно старалась быть с ним повсюду, сопровождала его в первые годы, мечтала вместе с ним, пыталась разделить горечь его поражений, но это всегда противоречило моей натуре, и мне было тяжело… и потом, я не могла спокойно видеть этих разъяренных людей. Для меня, Джесси, это было так болезненно, что казалось, будто

я сама заболела.

— Понимаю, — вежливо ответила Джесси. — Мне горько, мама, очень горько.

— Но не потому я сказала тебе это, — нежно прошептала мать. — Я поклялась, что до самой смерти не скажу никому, ибо не хочу, чтобы Том Бентон думал, будто он навредил мне. Я нарушила свою клятву ради тебя, Джесси. Моя дорогая, я знаю, что между нами появилось нечто. Я знаю, что последние несколько лет я не была близка к тебе, отдалилась от твоей жизни и твоих проблем…

— Со мной все в порядке, мама, я счастлива и чувствую себя хорошо.

— …Но ныне я должна повлиять на тебя, должна сделать то, что положено матери, чтобы спасти свою дочь.

Джесси смотрела на плавные линии виргинских зеленых холмов.

— Спасти меня от чего?

— От лейтенанта Фремонта! Пойми меня правильно, Джесси! Мне нравится молодой человек, но он слишком энергичен и стремителен, как твой отец! Он всегда будет стремиться пробиться наверх, используя большую дубинку, как Том Бентон. По этой причине у него будут враги, он никогда от них не избавится. Ты будешь жить в борьбе и разногласиях, в бесконечных схватках, мешающих даже ощутить вкус самой элементарной пищи. Это плохо для женщины. Это подрывает тот самый внутренний дух, который призван дать ей чувство облегчения и безопасности, если она хочет жить счастливо и растить своих детей.

Она взяла руку Джесси и крепко держала ее.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты серьезно подумала о кузене Престоне. Он родился в одной из лучших семей Виргинии, богат и обеспечен, у него нет амбиций, кроме как хорошо вести хозяйство, он благодушен, и ему нравятся всякие мелочи. Ты могла бы прекрасно жить с ним, Джесси, какой жизнью ты могла бы наслаждаться!

Видя, что мать близка к обмороку, Джесси настояла на том, чтобы отвести ее в их крохотную каюту, где устроила ее на кресле-кровати и протерла ей лоб одеколоном. Поначалу она подумала, что мать уснет, но глаза Элизабет следили за каждым ее движением, молчаливо требуя ответа. Джесси села на край постели и погладила тонкую белую руку матери.

— Мама, как ты думаешь, мог бы отец жить полнокровной жизнью, не конфликтуя постоянно, что тебя так мучает?

— Нет, — ответила миссис Бентон, — то, что для него было живительным глотком, для меня — яд.

— Ты часто говорила, что я дочь своего отца. Тогда ты должна понять, дорогая, что я также честолюбива и не боюсь конфликта. Я понимаю и принимаю политическую суету потому, что выросла в ней. Как и ты, я не могу обедать, когда рядом идет дискуссия. Но поесть можно в любое время, а здравые суждения приходят лишь иногда. Мне нравится образ жизни отца, мама, он для меня столь же естествен, как и для него самого. Для меня было бы трудно поселиться на ферме Блю-Ридж и проводить время в поездках верхом, танцах и охоте. Такой образ жизни угнетал бы меня. Он подавил бы меня, как суматошная жизнь в Вашингтоне отравила тебя.

Уставшая миссис Бентон, прикрыв рукой глаза, смотрела на дочь, не понимая.

— Джесси, ты так похожа на меня, твое лицо похоже на мое, твоя фигура такая же изящная, как моя; она не выдержит всей этой толчеи, ты заболеешь, ослабнешь…

— Ты ошибаешься, мама, я люблю Джона Фремонта и чувствую, что он оставит свой след в истории. Я хочу быть частью этой борьбы и этого вклада.

— …Ты так легко полюбишь кузена Престона, — упорствовала мать. — Он красивый, очаровательный…

У причала в Фредериксбурге их ожидала высокая желтая семейная карета, которую дети прозвали тыквой. Джесси взобралась на жесткое кожаное сиденье рядом с матерью. После нескольких минут езды по булыжной мостовой она поняла, что Элизабет Бентон все еще не оставила надежду повлиять на нее.