Бессмертник
Шрифт:
Еще бы! Напрасно Анна так восхищалась домом у него на глазах. Очень зря. Так дело не делают.
— Что ж, я вам позвоню, — повторил он.
Ночью он долго лежал без сна.
Да, в доме, безусловно, есть что-то крепкое, настоящее, надежное, из минувшей эпохи. В нем даже есть отдаленное, но несомненное сходство с каменными особняками на Пятой авеню, на которые он восхищенно глазел когда-то, в начале века. Славная оправа для Айрис, она будет неплохо смотреться в этом интерьере. Именно в таких интерьерах старые родовитые семьи выдают дочерей замуж.
Он смутился от собственных мыслей. И расстроился. Что же, получается, его дочь — предмет продажи? Нет! Но, как ни крути, девочке надо выходить замуж. Кто позаботится о ней, кто приласкает? Отец-то рано или поздно умрет.
Что же с ней происходит, с Айрис? С его любимой, чудесной девочкой? Он пробовал обсуждать это с Анной, но Анна отчего-то совершенно не может говорить об Айрис. И, видя, как ей больно и трудно, он сразу умолкает. Анне куда легче говорить о Мори! Иногда ему хочется побеседовать начистоту с самой Айрис, но и это невозможно. Не спросит же он в лоб: «Как ты ведешь себя на свиданиях? Улыбаешься? Смеешься хоть чуть-чуть?» Ха! На свиданиях! С каждым годом их все меньше и меньше. И ей уже не так мало лет, целых двадцать шесть. А мужчин вокруг почти нет.
Так вдруг ей поможет дом?
За неделю он съездил туда еще трижды. То склонялся к мысли, что нужно покупать что-то поновее и повнушительнее, то снова вспоминал, как понравился Анне этот, именно этот дом. И в конце концов подписал купчую. Словно благословение. Он выводил свое имя, обуреваемый самыми сентиментальными чувствами. И ничуть не стыдился…
Он свернул к зданию, где находилась контора. Ожидая лифта, нашел себя на указателе: «Малоун — Фридман. Недвижимость и строительство». Расправил плечи. Вперед, без страха!
— Было несколько звонков, — встретила его мисс Доннелли. — Ничего срочного, кроме звонка от некоего мистера Лавджоя. Он хочет встретиться с вами сегодня днем.
— У меня в четыре встреча. Что еще за Лавджой? Что ему надо?
— Понятия не имею. Я сказала ему, что в четыре вы заняты, но он заявил, что придет в половине пятого и будет ждать, пока вы освободитесь…
Седовласый, говорит негромко, одет строго, чопорно.
— Не хочу тратить ни ваше, ни свое время, мистер Фридман. Мы оба занятые люди. Поэтому сразу перехожу к делу. Я прошу вас отказаться от покупки дома.
— Не понимаю.
— Агент совершил непростительную ошибку. Он должен был отдать предпочтение другим покупателям, нашим старым и очень близким друзьям… Дом ушел к вам буквально у них из-под носа…
— Все равно не понимаю. Я выписал чек, ваш агент составил договор о продаже…
— Я был в Каракасе, вернулся сегодня в полдень и, узнав о происшедшем, тут же поехал
— Видно, не надумали, раз он продал его мне.
— Агент — юноша без всякого опыта. Он серьезно ошибся и, полагаю, серьезно наказан. Я искренне сожалею, что так вышло.
А вдруг это — предзнаменование? Подсказка: этот дом не для тебя. Может, снова поездить, поискать, благо погода хорошая, да и найти что-нибудь подходящее — уже на его, Джозефа, вкус?
— Я готов вернуть вам чек и добавить две тысячи сверху, — сказал мистер Лавджой.
Джозеф повертел ручку, постучал ею о пресс-папье. Неспроста этот Лавджой суетится. Джозеф ощущал смутную опасность, даже угрозу. Как в потемках: знаешь, что в комнате кто-то есть, но не видно ни зги.
Джозеф решил побороться.
— Моей жене очень нравится дом.
— Да-да, конечно… Но этот человек… Наши жены учились вместе в пансионе. Для них очень важно жить по соседству.
Мистер Лавджой слегка подался вперед. Голос настойчивый, в глазах тревога. Мелькнула мысль: может, дело нечисто? Может, дом понадобился мафии? Нет, ерунда. Этот человек принадлежит к вполне определенному классу — банкир, биржевик или владелец судовой компании. Что-нибудь в этом роде. Одежда, лицо, выговор… Нет, с преступным миром он не связан.
— Вы знаете женщин… мы будем очень благодарны, если вы откажетесь от покупки… для нас это очень важно, поверьте… Тот же самый агент найдет вам прекрасный дом, еще лучше этого. Откровенно говоря, — тут он улыбнулся, — вы, без сомнения, заметили, что дом стар и разваливается на глазах.
Этот человек пытается на него давить. Вежливо, но упорно. Джозеф такого не любит.
— Заметил, — кивнул Джозеф. — Почти развалился. Но, повторяю, он понравился моей жене.
Мистер Лавджой вздохнул:
— Быть может, вы приняли не вполне взвешенное решение? Вы, вероятно, не знакомы с окрестностями… Вы ведь не жили в наших краях раньше, верно?
— Мы живем в Нью-Йорке.
— Ну, вот видите… Мы издавна образуем очень тесное, почти родственное сообщество. Нас объединяют общие социальные и практические нужды: возделывание садов, забота о теннисных кортах, благоустройство зеленой придорожной полосы, защита наших интересов перед лицом городской администрации и так далее…
— Продолжайте, — настороженно проговорил Джозеф.
— Сами понимаете, люди жили бок о бок с самого детства, у них на многое сложилась единая точка зрения… Новичкам приходится сложно… Такова, в конце концов, человеческая природа. Верно?
В голове у Джозефа на миг вспыхнул яркий, ослепительный свет. Вспыхнул и погас, но этого было довольно.
— Ясно, — сказал он. — Я вас понял. Евреев не принимаем!
Сперва у мистера Лавджоя покраснела шея, потом румянец цвета недожаренного ростбифа выбрался из-под воротничка и залил все лицо.