Бессмертники — цветы вечности
Шрифт:
— Глядите-ка, братцы, что-то рожи у них нынче такие постные!
— Как не быть постными, если видит око, да зуб неймет!
— Да, нынче все законно: чай, члена Государственной думы на службу посылаем, а не просто бузим.
— Депутат — лицо неприкосновенное, тут уж ничего не попишешь!
— Это он — неприкосновенный, а все мы, остальные? Где ваши мандаты, а ну, покажь!
— Дома забыли! — заразительно хохочет богатырь-кузнец из мастерских. — Вот как батюшка-государь кликнет вместе с ним думу думать, так в один момент найдем!..
Да, положение уфимской полиции действительно было щекотливым. Не помогло
За полчаса до отхода поезда на ступеньках одного из вагонов появился сам депутат. Толпа встретила его криками ликования и восторга.
Подождав, пока народ отшумит и притихнет, депутат начал свою прощальную речь:
— Товарищи мои и земляки! Вы облекли меня высоким доверием, и вот теперь я уезжаю на первые заседания Государственной думы. Перед нами, рабочими депутатами, стоит большая задача: точно определить безмерные нужды нашего угнетенного народа, показать те формы нового устройства России, без которых народ не увидит светлой жизни, указать пути к свободе и счастью. Пока дума может заниматься только этим делом — делом разоблачения всей неправды, делом раскрытия глаз всем тем, кто еще не понял положения угнетенного народа и не нашел пути к своему освобождению. В этой работе народные депутаты думы будут черпать силы из народа, из вашей дружной и сплоченной поддержки.
Пробившийся к вагону ротмистр попросил господина депутата не устраивать митинга и спокойно пройти в вагон, но получил такой гневный отпор собравшихся, что не нашел ничего лучшего, чем незаметно исчезнуть. А тот между тем продолжал:
— Товарищи, вы должны понять, что без вас мы — ничто. Вы должны понять, что каждое наше слово должно быть вашим словом — словом ваших заводов, сел и городов. Вы должны понять, что каждое наше заявление должно быть воплем всего исстрадавшегося народа. Мы, народные депутаты, должны составлять с вами одно тело и одну душу…
Народ внимательно слушал своего депутата.
— Пишите нам о своих нуждах, вскрывайте произвол и насилие, чинимые властями и богатеями, составляйте наказы, присылайте с этими наказами своих ходоков. Нам, депутатам от рабочих, это очень нужно. Помните, только тогда, когда у нас будет ваша поддержка и когда мы будем чувствовать вашу силу, только тогда задачу, которую вы перед нами поставили, мы выполним до конца!
Депутат закончил свою речь и низко поклонился народу, который устроил ему долгую и горячую овацию.
Тем временем на подножку вагона поднялся один из железнодорожников, чтобы сказать депутату напутственное слово от имени уфимских рабочих. Узнав в нем партийного агитатора железнодорожного района, Варя и Саша обрадованно переглянулись: ну, этот скажет! И он, будто подтверждая их уверенность, заговорил:
— Не на пир, не на праздник в столицу провожаем мы тебя, дорогой наш товарищ, а на трудную и почетную борьбу. Помни это! Мы бесправны, нас душит грубая лапа полиции и нищеты. Помни же, что ты должен бороться в думе с правительственным произволом и за всю волю. Смотри: мы голодны, грязны, раздеты. Кроме грубых полицейских лап нас давит выхоленная рука буржуазии, выжимая из нас наши жизненные соки. Помни же, дорогой наш товарищ, что в думе ты должен бороться не только с правительством за свободы, но и с буржуазией за восьмичасовой рабочий день и другие
Следом за ним выступило еще несколько рабочих. Но вот пробил колокол отправления, паровоз подал предупредительный гудок, и поезд тронулся. Сотни рук разом вскинулись над головами. И тут же грянула песня: «Вихри враждебные веют над нами…» Клич революции, песня борьбы.
— «Варшавянка» — на виду у всей городской полиции! Лихо, правда? — стиснула Варину руку Саша Орехова. — Давно такого видеть не приходилось, с самого девятьсот пятого!
— И я тоже об этом думаю, — прошептала в ответ Варя. — Правда, у нас не так давно еще один случай был — весь город затрясло. И тоже полиция ничего поделать не могла. Несколько часов тюрьма и губернаторский дом находились как бы в осаде. Тысячи людей вышли на улицы.
— В Златоусте народ все больше за городом собирается, под охраной боевиков…
Вспомнив о чем-то, Орехова на мгновение примолкла и вдруг лукаво улыбнулась.
— А знаешь, кого я в Златоусте встретила? Литвинцева, Петра, помнишь?
Варя вся зарделась.
— Отчаянная голова этот матрос, скажу я тебе. Как у него здесь дела? В Златоусте ребята от него прямо без ума, честное слово!
Варя не нашлась что ответить.
— Молчишь? Давно не виделись?
— Не очень…
— А что такая хмурая? Опять поругались?
— Ну, что ты!.. Он действительно хороший работник и товарищ. Недавно я даже на руках у него побывала!
— Ох ты, Варька! Завидую самой черной завистью. Расскажи, как было!
— Невесело было, Сашенька. Просто собрались мы как-то в одном доме на совещание, а тут — полиция. Когда я выскочила во двор, наших уже у ворот хватали. Вот тут-то я и оказалась у Петра на руках. Чтобы избавить меня от полиции, он не нашел иного выхода, как выкинуть меня через забор в соседний сад! Тем и от ареста спаслась.
— Ну а он?
— В тюрьме…
Весенние дни летят быстро. Не успела оглянуться — март кончился, апрель на пороге. А апрель — это уже тепло, солнце, заливистые песни скворцов, первая зелень и цветы.
В апреле она опять провожала Сашу Орехову. На этот раз в Самару.
— Кем-то ты будешь там: опять Леной, Елкой, Лизой?
— От своего имени отвыкать стала, — коротко вздохнула Саша. — Что-нибудь придумают товарищи…
— Надолго ли в Самару?
— Наверное, пока опять не выследят.
— Пожалуй, выследят, милая. Больно уж ты приметная для них: таких златокудрых во всей России не много наберется.
— Предлагаешь постричься и носить парик?
— А если перекраситься?
— Ни за что! Не дождаться им этого! В тюрьму пойду, но такая, как есть. Однажды один товарищ сказал, что когда волосы у меня распущены, я похожа на красное знамя. Как же после этого их перекрашивать?
— Ох, Сашенька, ну и сумасбродка же ты у меня!..
Последний вечер они провели вместе. Что-то увлеченно стряпали, говорили о чем-то веселом, но на душе у обеих было тяжело.