Бессмертные
Шрифт:
— Мне они помогают. А тебе разве не помогли?
— Как тебе сказать, и да, и нет. Некоторое время после них я чувствовала себя хорошо, а потом впадала в жутчайшие депрессии… Помимо всего прочего, я ненавижу уколы — я их боюсь. Думаю, больше всего мне не нравилось то, что доктор Вассерман не хотел давать мне рецепты. Каждый раз я должна была приходить к нему в кабинет. И он просил меня раздеваться — из-за каждого укола. Поэтому я решила, что он просто бесстыдный, порочный старикашка.
Он засмеялся.
— Будь я врачом, я бы тоже так поступал.
— Ты такой же бесстыдный, порочный старикашка.
— Пока
— Пожалуй, это хорошая мечта, — согласилась она, облизывая языком, словно кошка, его грудь, соленую от высохшего пота. — Я всегда хотела иметь какую-нибудь честолюбивую мечту. Одно время я думала, что мне подойдет такой лозунг: “Благополучная жизнь — лучшая месть”. — Она видела эту фразу на подушечке для иголок в спальне Эми Грин, и мысль эта сразу же ей понравилась.
— Для меня это не подходит, — отозвался Джек. — Я всегда жил обеспеченно.
— А для Джеки?
Он задумался.
— Да, — ответил он. — Пожалуй, для Джеки подойдет.
— Как у вас с ней дела сейчас?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, я же читаю газеты. Да и Дэйвид регулярно рассказывает мне все сплетни.
— Он слишком много болтает.
— Он лучше ко мне относится, чем ты. И вообще, рассказывай, не стесняйся. Рано или поздно я все у тебя выведаю.
Он вздохнул.
— Что ж, между нами была размолвка, это правда. После того как она потеряла ребенка. Теперь мы помирились. И Джеки снова беременна.
— Чудесно, — сказала она с печалью в голосе, не в силах скрыть свое разочарование. — Из-за чего у вас вышла размолвка?
— Видишь ли, конкретную причину назвать трудно… Так уж случилось.
— Нет, ты уж объясни . Раз она беременна, значит, я так понимаю, вы разобрались в своих отношениях.
— В общем-то разобрались.
— Жаль. А то ты мог бы жениться на мне.
Он издал нервный смешок.
— Я серьезно!
— Я понимаю, — ответил он, не выражая никакого восторга по поводу ее предположения.
— Мы были бы так счастливы, — произнесла она. — И у нас родился бы самый замечательный ребенок на свете!
Она почувствовала, как он весь тревожно напрягся.
— Я просто мечтаю вслух, — прошептала она, обнимая его, чтобы он не мог встать. — Мне так приятно мечтать об этом.
Джек поспешил изменить тему разговора.
— Какие у тебя планы на ближайшее будущее?
— Некоторое время пробуду в Лос-Анджелесе, буду сниматься в фильме у Билли. — Потом она вспомнила, что Джек мало знаком с миром кинобизнеса, и добавила: — У Уайлдера.
Он как-то неопределенно кивнул.
— Он был режиссером фильма “Зуд седьмого года”, — объяснила она.
— Великолепный фильм. Он мне понравился. А на этот раз что за картина?
— Я читала только наброски сценария. Мою героиню зовут Шугар Кейн. Она — певица, играет на гавайской гитаре. Попадает во всякие приключения с двумя парнями, которые переодеваются и гримируются под женщин, чтобы скрыться от мафии. Со мной должны сниматься Тони Кёртис и Джек Леммон…
— Джек Леммон — очень хороший актер.
— Гм… — произнесла она. Вообще-то она ужасно боялась работать с Леммоном. Он был настоящий профессионал, “величайший комик”, как отзывался о нем
Она очень хотела поскорее вернуться в Голливуд, где все без исключения считали ее звездой номер один, но она уже начинала испытывать знакомый страх: она снова должна появляться перед камерой, сниматься в дублях, которым нет конца, бороться с давлением администрации киностудии, выслушивать требования режиссера… Только на этот раз ей придется пройти через все это без помощи Милтона, поскольку их сотрудничеству пришел конец. Она рассталась с ним в порыве гнева, когда узнала, что Милтон оформил свои личные расходы за счет сметы на фильм “Принц и хористка”. Так кончилась их дружба, которая играла очень важную роль в ее жизни. Впоследствии выяснилось, что Милтон ни в чем не виноват, но было уже поздно.
— Что это за роль — Шугар Кейн? — спросил Джек, чтобы поддержать разговор.
— Белокурая глупышка.
— Ты же говорила, что больше не хочешь играть белокурых глупышек.
— Не хочу. Но играю. Ты же борешься за пост президента. Как бы то ни было, я снимусь в этом фильме, может, еще в одном, а потом начну работать над картиной “Неприкаянные” по сценарию Артура. Он пишет его специально для меня. В этом фильме я буду играть саму себя. А это гораздо труднее.
— Я думал, это наоборот легче.
— Ну что ты, милый. Оставаться самим собой, находясь перед камерой, — это самое трудное. Играть других я готова сколько угодно.
— В этом году мне придется часто бывать на Западном побережье.
— Гм, хорошо, — прошептала она, ощущая его возбуждение, которое тут же передалось ей. Она моментально забыла о своей семейной жизни, о новом фильме; ее ум погрузился в пустоту.
И все же, купаясь в охватившем ее наслаждении, тихо постанывая, она неосознанно продолжала думать о том, как она справится с ролью Рослин в фильме “Неприкаянные”. Артур поступил коварно, написав для нее роль измученной неврастенички, которая изменяет мужу…
Секретарша директора ФБР, благообразная матрона, напоминающая заботливую мать, сразу же провела агента по особо важным делам Киркпатрика в кабинет Гувера.
Гувер, с маской безразличия на лице, словно каменное изваяние, сидел за письменным столом. Толсон, как всегда, сидел рядом с директором.
— Вы хорошо поработали, Киркпатрик, — похвалил Толсон.
Гувер кивнул в знак согласия, его двойной подбородок чуть заметно шевельнулся.
— Я привез еще кое-что, — объявил Киркпатрик, похлопывая рукой по портфелю. — Пару дней назад мы записали разговор между “Соломенной готовой” и “Уланом”, который происходил в отеле “Карлайл” в Нью-Йорке. — Пленок с записанными разговорами по делу Джека Кеннеди становилось все больше, и Киркпатрик счел необходимым дать каждому из главных действующих лиц кодовое название; все материалы хранились под грифом “Совершенно секретно”. Киркпатрик понятия не имел, для чего они собирают всю эту информацию, но он достаточно разбирался в политических играх и понимал, что, если хоть что-нибудь из этого попадет в газеты, разразится скандал.