Бессмертные

Корда Майкл

На следующее же утро после встречи с Джеком я позвонил в Даллас Джеку Руби и попросил его передать Дорфману, что мне нужно переговорить с ним с глазу на глаз. Руби, который обычно плакался и возражал по любому поводу, должно быть, уловил в моем голосе волнение. Почти сразу же он перезвонил мне, сообщив место и время встречи с Дорфманом.

Я никак не мог понять, почему Дорфман доверяет Руби. Конечно, тот был предан Дорфману, как может быть предан своему хозяину большой безобразный пес-дворняга, но, кроме слепой преданности, я не видел в Руби никаких других положительных качеств. “Ради Реда Дорфмана я готов пойти

даже на убийство”, — сообщил мне Руби почти шепотом во время одной встречи, когда мы сидели вдвоем в салоне взятой напрокат машины на автостоянке за рестораном “Браун Дерби” в Голливуде. Я подумал, что он просто рисуется, ведь он был неудачником, а неудачники всегда хотят казаться суровыми парнями.

В тускло освещенном вестибюле мотеля “Хайдауэй” сидели несколько женщин (было ясно, что это проститутки). Несколько парочек столпились возле стола дежурного портье в ожидании, когда им предоставят номера в мотеле. Они старались вести себя как супруги, но при этом очень нервничали, все время озираясь по сторонам. Я прошел к лифту и вместе со страстно обнимающейся парочкой поднялся на верхний этаж.

Я отыскал номер, где мне была назначена встреча, и постучал.

— Войдите, — донесся из-за двери знакомый скрипучий голос.

Очевидно, это был единственный номер “люкс” во всем мотеле. Дорфман стоял посреди комнаты и сверлил меня угрожающим взглядом — так, наверное, принимал посетителей диктатор Муссолини. Я не выказал особого испуга — и вовсе не потому, что я такой храбрый. Просто я знал: нельзя показывать Дорфману, что боюсь его. Он был из породы тех животных, которые становятся опасными только тогда, когда почуют страх своей жертвы, — так ведут себя волки и свирепые сторожевые псы. Я прошел в номер и, подойдя к Дорфману, крепко пожал ему руку. Это несколько сбило его с толку — очевидно, он ожидал, что я начну лебезить перед ним, или считал, что первым протянуть руку для рукопожатия должен он.

— Так какого черта тебе от меня надо? — спросил он вместо приветствия.

Я окинул взглядом комнату. Мы находились в гостиной ничем не примечательного номера “люкс”. Здесь все было так же, как и в любом другом мотеле; только в этом номере было много фруктов, спиртных напитков и закусок, как будто администрация устроила прием для гостей мотеля. Дверь в спальню была приоткрыта, и я заметил, что там кто-то есть, — должно быть, женщина, предположил я.

— Тут все чисто. Нас не подслушивают, — сказал Дорфман, неверно истолковывая мое движение. — Этот номер принадлежит нам.

— Понятно. Почему ты назначил встречу в Нью-Джерси?

Дорфман, конечно, головорез, но он уже добился достаточно высокого положения, и ясно было, что он не привык жить в дешевых мотелях.

Он смутился.

— Видишь ли, существует, так сказать… — он запнулся, подыскивая mot juste [10] , — своего рода традиция. У нас не принято приезжать без разрешения в город, который является чужой территорией.

Я недоуменно поднял брови.

10

точное слово (фр.)

— Ну, если Вито Дженовезе зачем-нибудь

пожелает приехать в Чикаго, — начал объяснять Дорфман, в качестве примера назвав фамилию главаря одной из пяти крупнейших преступных организаций Нью-Йорка, — он должен испросить позволения у Момо Джанканы и наоборот. Чтобы иметь возможность появиться в Майами, нужно заручиться разрешением Мейера Лански, а в Гаване нельзя появляться без разрешения Санто Траффиканте, ясно? Таковы правила этикета. Мы хотели сохранить это дело в тайне и не стали испрашивать разрешения устроить встречу в Нью-Йорке. Вот поэтому мы и здесь, на другом конце моста.

То, что Дорфман все время говорил “мы”, несколько озадачило меня, но я не стал уточнять. Дорфман и так уже ответил на один вопрос, и, если я задам ему другой вопрос — гораздо более неделикатный, чем первый, — это его разозлит. Я понял, что под выражением “правила этикета” Дорфман подразумевает соблюдение негласных законов относительно сфер влияния; тот, кто нарушит эти законы, может поплатиться жизнью. Многие считают (я, во всяком случае, думал именно так), что перед тем, кто достиг высокого положения в преступном мире, открываются широкие возможности: он может жить в свое удовольствие, попирая какие бы то ни было правила. Оказывается, это абсолютно неверное представление — преступники свободны от законов не более, чем все остальные граждане, только в преступном мире исполнение законов обеспечивается более жесткими средствами.

Дорфман — могущественный человек, в его власти убивать неугодных ему людей, но, по крайней мере, я могу вернуться в Манхэттен, ни у кого не спрашивая на то позволения, а он не может. От этой мысли я приободрился, но не надолго. Мне пришло в голову, что по приказу Дорфмана меня могут убить прямо здесь, в Нью-Джерси, и захоронить на какой-нибудь свалке или на пустыре в Пайн-Бэрренз, и никто об этом не узнает.

— Может, присядем? — предложил я. — Я бы не отказался выпить виски со льдом. — Дорфман стиснул зубы. Я ясно видел, что он хочет поскорее избавиться от меня, поэтому мне доставляло удовольствие испытывать его терпение, оттягивая начало разговора о цели моего визита.

— Бери и наливай, — угрюмо произнес он.

Я подошел к бару, в котором стояло много всяких бутылок, и наполнил бокал виски. Дорфман налил себе кофе с видом человека, который когда-то был алкоголиком, а потом бросил пить. Мы сели на диван. Время от времени он поглядывал на дверь спальни, при этом на его лице отражалась не страсть, а страх, как будто женщина в спальне проявляла крайнее нетерпение.

— Так что у тебя за спешное дело, из-за которого Руби вызвал меня в Джерси?

— Я ужинал с Айком Люблином в Вашингтоне, и он сообщил мне, что твои люди недовольны тем, что произошло с Хоффой. Он угрожал мне. Он угрожал сенатору Кеннеди.

Дорфман громко подул на кофе.

— Никому он не угрожал. Он всего лишь адвокат, черт побери.

— Верно. Ну, он высказал угрозу от имени других лиц, если тебе так больше нравится.

— Да, так будет вернее. Нельзя же обвинять адвоката в том, что он кому-то угрожал. Адвоката за такое могут дисквалифицировать.

“Адвокат всегда сумеет отказаться от своих слов и сделает это так умело, что никто ничего не докажет”, — подумал я.

— Как бы то ни было, — сказал я, — угрозы были высказаны.