Бессмертный
Шрифт:
Александр снова поворачивается, смотрит на меня, щурясь от яркого солнца, а я пытаюсь запомнить каждую его черточку, словно скоро, действительно, его потеряю. Я не помню, почему мне так кажется. И не хочу помнить.
Как я только могла подумать когда-то, что Рикардо Тайлер красивее своего брата. Здесь и сейчас Александр кажется мне совершенством.
— Почему ты так смотришь? — ехидно интересуется он. — У меня выросли крылья?
И мне кажется, что это было бы правильно, он достоин крыльев,
Я улыбаюсь при этой мысли, а он протягивает руку и привычным жестом берет за подбородок, а потом целует. Никто и никогда не целовал меня так.
— Живи, — шепчет он, отстраняясь и ловя мой взгляд. — Живи…
Я смутно помню, что уже слышала эти слова. Я не хочу вспоминать, где, потому что четко знаю, что они там, за стеной боли и отчаяния, близость которой я чувствую лопатками, но запрещаю себе оборачиваться, чтобы увидеть.
— Живи, — повторяет ветер, а фигура Александра начинает растворяться.
Я вскидываю руки в попытке его удержать, но мои пальцы проходят насквозь.
— Живи, — звучит уже в пустоте, и я открываю глаза.
Я открыла глаза. Никакого солнца и никакой пустыни.
Я лежала на одноместной койке со светлым постельным бельем, укрытая одеялом до самого подбородка. Надо мной светло-серый потолок. Слева — стена, справа ширма, отгораживающая мою койку от остального медотсека «Прометея». Я бывала в этом месте тысячу раз, с ушибами и порезами, с вывихами и ожогами, и я ни за что не перепутала бы его с другими.
Я была одна. Повертела головой, но не обнаружила никаких подключенных ко мне аппаратов, поэтому решилась сесть. Голова тут же пошла кругом, а перед глазами потемнело так, что мне пришлось ухватиться обеими руками за край койки, чтобы не упасть.
Восстановив равновесие и убедившись, что смогу оставаться в сидячем положении, я продолжила осмотр: на мне больничная рубаха, светлая, как и постельное белье, короткая, сидя — до середины бедра. А что с моими ногами? Мои ноги украшали десятки ссадин и царапин, но я совершенно не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах я их получила. Протянула руку и провела по одной из уже покрывшихся коркой ранок, зашипела и отдернула пальцы. Нет, не сон.
Только как я сюда попала?
В голове была полная сумятица, я плохо соображала, но точно помнила, что я не должна быть на «Прометее».
Так, нужно успокоиться и попытаться восстановить цепочку событий. Мы с Александром отправились на задание в Карамеданскую Империю на Планету Эйдана под именами Тиффани и Энтони Гиббс. Это я помнила. Мы пробыли там около полутора месяцев, я проводила время в «женском клубе» и вышивала…
…Вместе с Дианой и Эльзой, которые меня затащили в здание штаба…
Мне стало трудно дышать. Я убила Кокса
Меня затрясло, и я еще крепче вцепилась в койку, так, что побелели костяшки пальцев.
Последнее, что я четко помнила, это как Александр умирал на моих руках и шептал мне: «Живи». Совсем как во сне, который я видела перед пробуждением. Все последующее — яркие, но неясные вспышки. Вот я куда-то бегу, стреляю, убиваю, не думая, не колеблясь, кого-то бью, падаю, разбиваю коленки, снова поднимаюсь и прокладываю себе дорогу по трупам…
А потом пульт управления, расплавленный плазменной струей, на котором все еще живо табло с таймером, отсчитывающем последние минуты… Красное зарево за моей спиной…
— Нееееет, — я даже не простонала, проскулила. — Неееееет!
Согнулась от боли пополам. Я сделала это, уничтожила целый город населением сто сорок тысяч человек! Женщины, дети — невинные! Я. Это. Сделала.
Я разжала пальцы, тут же потеряла равновесие, упала. Грохнулась на холодный пол набок, подтянула колени к подбородку и замерла в позе эмбриона, сотрясаемая крупной дрожью.
Как я могла? Столько жизней, столько смертей…
Как я могла?!
— Морган! Морган! — кто-то подбежал ко мне. — Морган, что с тобой?
А я только мотала головой и что-то невнятно мычала. Оставьте меня, не трогайте, не нужно меня спасать, не надо обо мне заботиться, я этого не заслуживаю. Даже Александр меня никогда бы не простил за то, что я натворила. Мне нет прощения.
Доктор Генри поднял меня, проигнорировав мое слабое сопротивление, и уложил обратно на койку. Потянулся за шприцем, должно быть, с успокоительным.
— Нет! — в отчаянии закричала я и сделала новую попытку подняться. — Только не медикаменты! Не надо!
— Тихо-тихо, — медик отложил шприц и продемонстрировал мне пустые ладони. — Хорошо, не будет уколов, только успокойся, хорошо? Успокоишься так?
Я закивала, готовая пообещать что угодно, лишь бы мне ничего не кололи.
— Вот так, хорошо, — голос Генри звучал гипнотически, — молодец, дыши, все хорошо.
— Можно мне воды? — во рту было так сухо, что немудрено, что мне снилась пустыня.
— Конечно, сейчас. Ты пообещаешь не вставать?
Я снова послушно закивала, а Генри отошел за водой.
— Держи, — он протянул мне стакан, который я тут же жадно осушила до дна.
— Можно мне еще? — вернула пустую посуду.
Коллинз присел на край койки и покачал головой:
— Чуть позже, пока нельзя, — я поджала губы, но спорить не стала.
Сейчас меня больше интересовало другое:
— Как я сюда попала?
Генри нахмурился:
— Ты не помнишь?
Я поморщилась.