Бессмертный
Шрифт:
Напряжение росло по мере того, как развивалась планета. Спустя несколько сот лет, когда планета стала более-менее обжитой, было обнаружено, что в ее недрах скрывается множество полезных ископаемых, большая часть которых располагалась под поселениями людей, и они нисколько не желали делиться своими добычами, что, естественно, не нравилось всем остальным. Планета принадлежала всем, а значит и ее ископаемые не исключение, но человечество считало иначе. Правительство Вселенной деликатно отмалчивалось, оставляя решение на усмотрение правительства местной зоны, которое тоже не особо желало вмешиваться. Все были на взводе. Правительство лишь позже поняло, что, как говорят люди, опять наступило на те же грабли.
Никто уже не помнит, что послужило началом
Верон считал себя особенным. Еще бы: гераклидов во всей Вселенной можно по пальцам пересчитать. Он быстр, силен, вынослив и практически непобедим в битве один на один. Ну и что, что на него испугано косятся и расходятся, завидев его черные с желтым глаза: когда от возбуждения зрачок заполняет всю радужку, глаза становятся полностью черными, отчего у каждого внутри сжимается гадкий ком неподдельного страха. Да, Верон считал себя особенным, он считал себя неуязвимым, и когда узнал, что на Уусмаа намечается знатная заварушка, да и не какая-то там, каких полно по всей Вселенной, а стычка гордых камируттов с их бледными тенями, называющими себя людьми, то не смог устоять перед соблазном в ней поучаствовать. Дикий и глупый народ эти люди, думал он.
Несмотря на приличное состояние, оставленное ему отцом, он не очень любил вертеться в высших слоях общества, предпочитая размеренным танцам добротную яростную драку. Его боялись, ему это нравилось. Жажда силы и власти была у него в крови.
Услышав о предстоящем противостоянии от осведомленных знакомых, он незамедлительно все бросил и улетел на Уусмаа. Его двоюродный брат, Эврис, который на семь лет старше самого Верона, завидовал кузену. Ему не досталась такая сила, как брату, а денег и репутации он добился в основном своим умом и упорным трудом, хотя его отец, тоже не бедный, время от времени и помогал ему в сложных ситуациях. Эвриса все считали серой мышкой, что так, в общем-то, и было, но он при любом подвернувшемся случае пытался доказать, что не хуже брата. Он был умным, но среди камируттов сила и храбрость ценилась выше. Ну, еще и хитрость. И когда он услышал, что Нерос отправляется на войну (что было запрещено Правительством Вселенной, так как считалось подмогой извне, хотя официально войны еще не было, да и быть не могло), то решил непременно последовать за ним, дабы доказать себе и другим, что он тоже силен и храбр.
К тому времени серьезных проверок на подлете к планете не было, а потому братья проникли на нее, подкупив пилота грузового корабля и спрятавшись в отсеке для консервированных продуктов.
— Корабль что надо, — осклабился Верон. — Как, ты говоришь, он называется?
— Официально: межгалактический грузовой корабль средней вместительности класса «Apterix», — ответил Эврис. — Но в последнее время его все чаще называют просто «Фисташка».
— «Филашка»? — поморщился Верон, пытаясь произнести непривычное для него слово. — Что за название такое?
— «Фисташка», — повторил Эврис. — Его так прозвали люди, мол, на их планете когда-то росло растение, чьи плоды очень похожи по форме на этот корабль.
— Грязные люди! — выплюнул Верон. — Все переиначивают на свой лад. Ну ничего, скоро мы им зададим жару! Да, брат?
— Да… брат, — согласился Эврис. На людей ему было плевать, летел он не для того, чтобы повоевать и развлечься, а лишь чтобы улучшить свою репутацию среди соплеменников. Он, будучи далеко не глупым, понимал, что это выглядит смешно, как-то по-ребячьи, и мнение других его вообще не должно волновать, но горделивая кровь камирутта брала свое, и даже разум не мог ей противостоять. Эврис, конечно, не чурался своей расы, но, в отличие от большинства, признавал все ее недостатки.
— А корабль хорош, — продолжал Верон. — Для грузового. Вот бы такой
Когда они прибыли на планету, тамошние камирутты были несказанно рады. Вместе с собой Верон и Эврис привезли немного оружия, в основном пробивные вакуганы и мальпленганы, но все же жители были больше рады гераклиду, чья репутация давно его обогнала. В тот день пировали, как в последний раз. Для некоторых так и было.
Никто уже не помнит, из-за чего все началось, но в один день мирный до того город вдруг охватило пожарище. Горело все: дома, машины, люди… За считанные часы от города почти ничего не осталось, кроме языков пламени, достигающих неба, на тех местах, где когда-то стояли высокие дома. Люди бежали, покидая ставший им родной город, убегали от разгневанных камируттов и рас, разделяющих их мнение по поводу людей. Второй город, узнав, что случилось, предпринял все меры, а потому смог недолго выстоять под натиском противника. Лишь недолго. Третий город был крепок, как скала, так как и находился у скалы, а люди там с самого начала не питали иллюзий, что они в полной безопасности. Они ждали этого дня сотни лет, опасаясь того, чего опасались их предки: попытки отнять их новый дом, а потому заранее подготовились к вооруженному конфликту, нелегально завозя в город запрещенное оружие. И когда камирутты вместе с несколькими другими расами напали на город, то впервые получили достойный отпор.
— Папа, что происходит?
— Все хорошо, дочка, не волнуйся. Просто папе нужно ненадолго уйти, а ты должна вместе с мамой спрятаться в подвале. Ты меня понимаешь?
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — заплакала девочка. — Останься!
— Я не могу. Папе нужно вместе с остальными защитить тебя и маму, а потом я вернусь.
— Ты обещаешь?
— Да, я обещаю. — Мужчина обнял девочку, потом поцеловал в лоб и сказал женщине, стоящей за ней: — Все, Марена, уводи ее.
— Мара, нам пора, — сказала женщина. — Папа должен идти. И мы тоже.
— Папа ведь скоро вернется, да? — спросила черноволосая девочка, когда они уже спустились в подвал их дома.
— Да, Марочка, скоро.
Девочка не видела в полутьме, как по щекам матери льют слезы.
Верон чувствовал себя превосходно. Несколько дней назад он был серьезно ранен в спину из ружья, был задет позвоночник, и никто не давал гарантий, что он, даже будучи гераклидом, сможет полностью поправиться. Но вот он снова может ходить и шевелить всеми конечностями, и о случившимся напоминает лишь едва заметный след, словно от полученной в далеком детстве легкой раны, кои есть, наверно, у любого в изобилии. Верон по этой части был рекордсменом, хотя от большинства свидетельств его бурного детства не осталось и следа.
— Чертовы свиньи! — закричал он. — Только и могут, что исподтишка да в спину бить! Никому из них не хватает храбрости выйти один на один. Ты ведь убил того гада?
— Да, не сомневайся в моих навыках, — ответил Эврис. Он надеялся, что Верон не сможет оправиться от полученной раны, но его брат пришел в себя довольно быстро. Эврис Трег с самого появления на свет Верона желал гераклиду только смерти, желательно позорной, но убить его сам он не мог; для камирутта убить соплеменника, тем более брата, было величайшим из грехов, вечным, несмываемым позором, поэтому, если представлялась возможность, он не особо спешил брату на выручку, а выжидал в стороне. Так случилось и на этот раз. Эврис, будучи в тени между домами на другой стороне дороги, видел, как за спиной Верона из-за угла вышел человек с ружьем; он дождался выстрела, а лишь потом метнул нож в противника, попав точно в шею. Эврис не любил шуметь, в противоположность своему брату.