Бессонница

Крон Александр Александрович

–  Смотрите-ка, кровь! Вот теперь лечите меня, вы же доктор. У вас есть йод?

–  Должен быть.

Пузырек с йодной настойкой я ищу сперва в ванной, а затем в кухне, это дает гостье повод следовать за мной по пятам и таким образом вчерне закончить осмотр моей квартиры. Остается неосмотренной только уборная, и меня сильно подмывает предложить ей заглянуть заодно и туда. Но я все еще держусь.

–  А у вас чистенько, - замечает гостья, когда я, заклеив ранку кусочком пластыря, возвращаюсь с ней в горницу. - Кто за вами ухаживает?

–  Добрый ангел.

–

 Вот как! А какого он пола, этот ангел?

–  Ангельского.

–  Смотрите, каков? - говорит девица кому-то третьему. - Колючий. Не дается в руки. Наверно, хотите походить на строгого профессора, а вы просто злой мальчик. Вам этого никто не говорил?

Я молчу. Она пожимает плечами:

–  Странно. Никаких следов женщины. Неужели к вам никогда не приходят женщины?

–  Нет, почему же. Очень часто.

–  Очень часто? И что же вы с ними делаете?

–  Убиваю. А затем заношу на карточку.

–  Ну вот, вы опять не хотите говорить серьезно...

–  Когда вы приступите к делу, по которому пришли, я буду говорить серьезно.

Догадавшись по моему тону, что все оттяжки исчерпаны, гостья присаживается к столу, открывает портфельчик, и я узнаю завизированные мной машинописные листочки. Прежде чем девица успевает их спрятать, я замечаю паутину карандашных пометок: кто-то правил, подчеркивал и ставил длинные удивленные вопросительные знаки. А наверху - намалеванный жирным фломастером заголовок "В борьбе со смертью".

–  Это еще что такое?

–  Вам не нравится заголовок?

–  Я нахожу его идиотским.

–  Почему?

–  Потому что я не борюсь со смертью.

–  А с чем же вы боретесь?

–  Со старостью. Точнее - с преждевременной старостью. И не столько борюсь, сколько пытаюсь разобраться в ее причинах.

–  Скромничаете. Вы что же, не хотели бы сделать людей бессмертными?

–  Ни в малейшей степени. Бессмертие человечества в его непрерывном обновлении. Если б люди были бессмертны, это было бы трагедией.

–  Для кого?

–  Для всей планеты и для каждого человека в отдельности. Вспомните легенду об Агасфере - бессмертие было дано ему в наказание. Вы читали "Фауста"?

–  Да, конечно, - говорит моя гостья с поспешностью, из которой я заключаю, что оперу она, вероятно, слышала.

–  В таком случае вы, наверно, заметили: Фауст просил у черта не бессмертия, а молодости. И кроме того: вам не приходило в голову, что бессмертный человек тоже смертен?

–  Ну знаете, это парадокс!

–  Парадокс? А вы хорошо представляете, что значит это слово?

–  Надеюсь.

–  Судя по вашей осудительной интонации - не очень. Парадокс - истина. Не сразу распознаваемая. Истина, похожая на ложь. У парадокса есть могущественный антипод - софизм. Ложь, похожая на истину. Мы с легкостью проглатываем софизмы, но настораживаемся, почуяв запах парадокса. А парадокс самый безобидный: для того, чтоб быть по-настоящему бессмертным, человек должен обладать не существующей в природе механической прочностью, не гореть в огне, не тонуть в воде и не поддаваться

жесткому радиоизлучению. Вам нажужжали в уши про американские секвойи, которые, видите ли, живут сотни лет, но при этом почему-то забывают, что секвойи также подвержены стихийным бедствиям, а главное, их так же можно спилить, как и любое другое дерево. Всякая смерть печальна, но когда умирает глубокий старик или старуха, мы говорим - они умерли естественной смертью, и это умеряет нашу печаль. Ужасно, когда умирает молодое существо, мы называем такую смерть преждевременной, трагической. Теперь представьте себе на минуту ужас гибели человека, теоретически бессмертного, ужас расставания с вечной жизнью... Моего воображения на это не хватает.

Вид у моей гостьи несколько растерянный.

–  Мне трудно с вами спорить, - бормочет она. - Но наш главный очень просил вас смягчить свою точку зрения...

–  На что именно?

–  На бессмертие.

–  Почему?

–  Видите ли, один академик, забыла фамилию, но это неважно, он очень крупный ученый и даже президент чего-то там, он считает...

–  Прекрасно. Если ваш главный так жаждет бессмертия, пусть возьмет интервью у этого академика.

–  Не надо быть злюкой. И пессимистом. Сейчас вы скажете, что я не понимаю, что значит это слово, но я, честное слово, догадываюсь.

–  И вам нравятся оптимисты.

–  Нравятся. В позапрошлом году у нас в редакции был "круглый стол" и на нем выступал молодой ученый - кстати, он из вашего Института - и очень всем понравился. Он говорил, что в самое ближайшее время продолжительность человеческой жизни можно будет увеличить в два и даже в два с половиной раза.

–  Вдовин?

–  Вдовин. Вы знаете Вдовина? Правда талантливый?

–  Талантливый? Скорее много обещающий.

Она смотрит на меня подозрительно.

–  Это одно слово или два?

–  Два.

–  Ну как же вы не язва? А вы что - совсем в это не верите?

–  Я уверен лишь в одном: мы с Вдовиным умрем гораздо раньше, чем это удастся проверить.

–  Я не знала, что вы такой сердитый.

–  Я не сердитый, я очень занятой. Что от меня еще нужно вашему главному?

–  Он просил передать вам, что не понимает...

–  Допускаю. Но при чем тут я?

–  Нет, кроме шуток. Старение - естественный процесс или патологический?

–  И то и другое.

–  И норма и болезнь?

–  Именно так.

–  Как это может быть?

–  Почему же нет? Может же фотон быть одновременно волной и частицей? Граница между нормальным и патологическим в достаточной мере условна, нормы устанавливаются людьми. Природа не всегда имеет на этот счет определенное мнение.

Гостья вздыхает:

–  А ну вас, вы меня совсем запутали. Ну приведите какой-нибудь простой пример, чтоб я тоже поняла.

–  Пример? Пожалуйста. Разве не приходилось вам говорить: "Ах нет, сегодня я больна..." Или даже: "Слава богу, я заболела". Это правда и одновременно ложь, потому что с физиологической точки зрения вы совершенно здоровы.