Бессонница

Крон Александр Александрович

–  Велено отдать в Москве, - бесстрастно поясняет Бета, - но раз уж пришлось к слову...

Других комментариев мне не требуется. Я и так понимаю, что это и от кого.

Некоторое время мы обсуждаем, какие шансы у Гали отыскать Илью. И сходимся на том, что шансы невелики. Не объявлять же всесоюзный розыск. Но Галя не отступится, и Оля ее не оставит.

–

 Прелестная девочка, - повторяю я. - И похожа на Ольгу. Ольга Александровна?

–  Да. Почему-то большинство мифических отцов - Александры. Уезжают непременно на Дальний Восток и там бесследно исчезают.

–  Смешно, что человеку нужно отчество, даже если у него нет отца. Пережиток патриархата. Разве плохо - Ольга Ольговна?

–  Еще лучше - Олеговна.

Что-то в интонации заставляет меня поднять глаза на Бету и встретить ее взгляд. Взгляд даже ласковый, но от него я немею. То, что со мной происходит, вероятно, сопутствует открытиям любого масштаба - от закона Архимеда до неверности любимой. Беспорядочное скопление случайных наблюдений и частных догадок, совпадений, противоречий и прочего строительного материала мгновенно выстраивается в целостную гипотезу, убеждающую уже своей стройностью. Так рождается "возможно". Затем гипотеза проходит испытание на прочность, срочно мобилизуются любые возражения, но они отскакивают от гипотезы как от полированного гранита, и тогда приходит самое ошеломляющее: "Как я мог не видеть этого раньше?"

Я молчу, потрясенный...

–  А еще считаешь себя физиономистом, - с жестоким смешком говорит Бета. - Даже манера вскидывать голову твоя. - Выдержав паузу, она добавляет: - Не знаю, как сложится Галкина судьба, а вот у тебя есть прекрасный шанс разом устроить счастье нескольких людей. Пока не поздно.

Я по-прежнему не могу выдавить из себя ни слова. Бета это видит и смягчается.

–  Вижу - тебе надо все это переварить. Пойди-ка проветрись, а я тем временем буду укладываться. Завтра у меня тяжелейший день.

Я выхожу в пустой коридор, опускаю тугую оконную раму

и подставляю лицо холодному ветру. За окном ночная чернота, в которой с трудом различаются мелькающие стволы деревьев. В такт этому мельканию несутся мои мысли. Думаю об Ольге. Ольга, конечно, замечательная женщина. Я всегда это знал, но только сейчас способен полностью оценить ее бескорыстие и силу духа. Меня гложет чувство вины, и я понимаю: разум и долг повелевают мне поступить так, как подсказывает Бета. Я готов повиноваться разуму и долгу во всем, кроме того, что от меня не зависит. Да и пойдет ли на это Ольга, если поймет, что мною движут именно разум и долг? В искренности Беты также не может быть сомнений, но мне почему-то показалось, что в ее дружеском совете проскользнула - наверняка неосознанная - тень недовольства, и эта тень меня греет. Нет, нынче мне не осилить всего нового, что навалилось на меня за одни только последние сутки. А впрочем, только ли за сутки? За неделю я прожил год. Этот год меня не состарил и если не омолодил, то, во всяком случае, основательно встряхнул. Я еще не знаю себя завтрашнего, но сегодня я уже не тот, что был вчера, моя башня из слоновой кости трещит по всем швам, и когда придет время принимать решения, я не буду прятаться...

Поезд слегка замедляет ход, и в окне пролетает знакомая деревянная платформа без навеса. Где-то ты сейчас, Илья? Катишь в Москву, или уже сошел на первой узловой станции и изучаешь по схеме железнодорожную сеть страны, или едешь в общем вагоне куда-то на край света и занимаешь разговором случайных попутчиков, а они угощают тебя копченой треской и печеными яйцами.

Когда я возвращаюсь в купе, Бета уже спит. При голубоватом свете ночного плафона ее измученное лицо прекрасно и молодо. Я вынимаю из стаканов ложечки, чтоб они не звякали, тихонько забираюсь к себе наверх и включаю лампочку для чтения. Наверно, мне предстоит еще одна бессонная ночь.

Еще не одна...

1977