Бесстыдница (Эхо любви)
Шрифт:
Камми вопросительно смотрела на Рида, ожидая дальнейшего разъяснения. Его не последовало, и она раздраженно сказала:
— Я не вижу здесь никакой связи.
— Несколько лет назад федеральным правительством была предпринята попытка установить жесткий контроль за организованной преступностью в стране. В центре внимания оказалась Луизиана из-за нашумевшего тогда новоорлеанского дела семейства Марселло-сов и их связях с кубинской и южноамериканской мафией. Над штатом было установлено самое тщательное наблюдение. Объяснялось это еще и открытием множества ночных баров и казино. Если Кит имел какое-то отношение к
— Разве нельзя просто позвонить твоему другу по телефону и попросить разыскать для тебя эту информацию?
— Я бы предпочел удостовериться во всем лично. Эти данные можно переслать через модем по телефонной линии прямо на мою компьютерную установку в «Форте», но не хотелось бы рисковать. И я не имею права выдавать участие Чарлза в этом деле.
— Но мне же ты сказал об этом, — заметила Камми.
— Да, — согласился он, пристально глядя на нее неподвижными глазами.
Рид был уверен в ее порядочности и честности. Камми удивилась и обрадовалась. И в то же время она вдруг испугалась осложнений, которые скорее всего повлечет за собой организация такого сомнительного предприятия, да еще вместе с Ридом.
— Мне нет никакого смысла ехать туда, — сказала Камми.
Он вскинул бровь.
— Разве ты не хочешь убедиться во всем сама?
— Я поверю тебе на слово.
Рид не сводил с нее проницательных глаз, которые вдруг посветлели от удовольствия и еще какого-то более сильного чувства.
— Поверишь? Теперь? — переспросил он.
Откуда взялась такая уверенность, Камми не знала, но скрывать ее не могла, да и не хотела.
— Почему бы и нет?
Эти слова вдруг перевернули мир и натянули между ними нити томительного напряжения, а окружавший их лес, казалось, следил, затаив дыхание.
Рид протянул к ней руку. Когда ее пальцы легли в его теплую ладонь, он притянул Камми к себе. Потом обхватил ее за талию и усадил у своих ног на мягкие листья папоротника.
— Ты не представляешь, — с блаженной удовлетворенностью прошептал Ряд ей в макушку, — как часто я думал о такой вот сцене.
Заглушив голос разума, бившего тревогу, Камми устроилась поудобнее у его ног и, откинув голову, приникла затылком к плечу Рида, наблюдая за прихотливой игрой света и тени на его лице, за мерцанием бликов солнечных лучей в прядях его волос, шевелившихся от легкого ветерка. Камми видела свое собственное отражение в темной бездне его зрачков, которые с каждым мгновением становились все темнее и больше. Когда Рид наклонился к ней, чтобы коснуться губами ее губ, Камми умиротворенно опустила вниз свои трепетные ресницы.
Сладость, напористость, жадность — все это было в восхитительном, страстном поцелуе. Он просил ее ответить, звал, поддразнивал, подбодрял. Его удовольствие опьянило Камми. Она несмело коснулась его впалой щеки, потом ее пальцы двинулись к уху, скользнули на затылок, и, прежде чем она склонила к себе голову Рида, они потеребили его густые волосы.
Рид порывисто вздохнул, подняв руку к вырезу кофточки. В следующее мгновение пуговицы были расстегнуты, и полы блузки широко распахнулись. Его голова опустилась к груди, вздымавшейся под тонким кружевом бюстгальтера. Его дыхание обдало теплом соски, скрытые атласной тканью, и заставило их сжаться в тугие комочки. Она выгнула спину,
Внезапно они услышали хруст, словно чья-то нога наступила на ворох сухих листьев. И в ту же секунду Рид крепко, почти до боли, прижал Камми к себе. А через миг она обнаружила, что он выпустил ее из рук, — полы блузки так и остались распахнутыми. Не успела Камми перевести дыхание, как Рид гибким движением поднялся, усадил ее на свое место, а сам приготовился отразить любой неожиданный удар.
Камми съежилась, по телу пробежал озноб. Откинув со лба прядь, она выглянула из-за спины Рида.
На поляну вышел парнишка лет семнадцати-восемнадцати и остановился в нескольких метрах от них. На шее у него болтался бинокль, а рука сжимала ружье. Растерянность и удивление на его лице уже в следующее мгновение сменились насмешливой, понимающей улыбкой.
— Какого черта ты здесь шляешься? — раздраженно, почти с угрозой спросил Рид. — Эта земля является частной собственностью. Проваливай, да поживее.
Парень покраснел, нерешительно шагнул назад, споткнулся, чуть не упал, потом повернулся и рысцой затрусил к лесу. Еще несколько минут до них доносился удалявшийся треск сучьев. Вскоре все стихло, и слышен был только тихий шепот листвы.
Рид облегченно вздохнул и расслабился, взъерошив себе волосы.
— Это была моя ошибка, — безжизненно произнес он.
— Да. — Камми была вынуждена признать, что следовало поступить по-другому.
Улыбка и непринужденное приветствие могли бы сгладить неловкую ситуацию. Резкий приказ убираться вполне мог вызвать негодование и озлобление у парня, а кроме того, возможно, представил их уединение в несколько ином свете, чем это было на самом деле. Если слух до вечера не облетит весь город, свершится чудо. Камми не была уверена, сможет ли вынести еще одну неприятность, грозящую обрушиться ей на голову в довершение всех бед.
— Я сглупил. — Рид отвел взгляд и стал всматриваться куда-то в просвет между деревьями. — Как ужасно, что я впутал тебя в такую историю.
— Это сделал не ты, — отозвалась Камми и закрыла глаза. Через секунду она снова их открыла, а Рид, повернувшись, встретил полный отчаянной решимости взгляд. — Так что там с Нью-Йорком? Когда выезжаем?
Глава 16
Нью-Йорк всегда восхищал Камми. Хотя, если разобраться, многое не нравилось ей в этом городе: густой тяжелый воздух, который, казалось, только что выпустили из себя миллионы легких; грязные, покрытые сажей стены домов, среди которых человек, осмелившийся нарядиться в цветное, а не в черное или серое, выглядел отчаянным оптимистом; уродливые великаны из стекла и бетона, закрывавшие небо. И в то же время бурлящая необъятность города, обещавшая что-то невероятно чудесное, приводила Камми в восторг. Остроумие и чувство юмора жителей Нью-Йорка, бесцеремонность и раскованность, их вечная гонка за жизнью задевали в ней какие-то глубинные струны, будоража естество. Камми считала, что слова Ле Корбюзье точнее всего передавали ее ощущения Нью-Йорка — «катастрофа, которую злая судьба обрушила на мужественных и уверенных в себе людей, но катастрофа прекрасная и величественная».