Бесстыдница (Эксгибиционистка)
Шрифт:
– Желаю вам удачи, – добавил судья Нидлмен. Артур Уеммик присоединился к пожеланиям.
– Допив шампанское, Нони бросила свой бокал в камин. Бокал со звоном разлетелся вдребезги.
– Это еще зачем? – вскинул брови Мередит.
– Я давно мечтала об этом, – пояснила Нони. – Это… Словом, это как в кино.
Мередит расхохотался, остальные последовали его примеру.
– Что ж, я пойду заведу машину, – сказал Уеммик. Он собирался отвезти молодоженов в Бейкерсфилд, откуда они должны были вылететь на арендованном самолете в Акапулько.
– Ну что, миссис Хаусман, как вы себя чувствуете? – спросил Мередит.
– Чудесно! – просияла
– Рад это слышать, – сказал Мередит.
– И для меня сегодня один из самых счастливых дней, – неожиданно для себя выпалила Мерри.
Отец вопросительно посмотрел на нее.
– Я говорю вполне серьезно, – подтвердила Мерри. Она даже не знала, какими словами передать отцу, насколько счастлива вновь обрести в его лице друга. Очередной брак отца не вызвал у нее отрицательных эмоций. В лице Нони она не видела угрозы для своих отношений с отцом. Ей даже было немного жаль эту девочку. Скромную, милую и даже наивную. Похоже, кроме Мередита Хаусмана, ее ничто больше не интересовало. Разве что еще лошади и кино. Нони даже в голову не пришло, что она должна попытаться установить какие-то отношения с Мерри. Она просто сразу восприняла Мерри как дочь Мередита, а позже – как подругу. Мерри немного сочувствовала ей, сознавая, насколько одинокой и оторванной будет порой чувствовать себя девятнадцатилетняя девочка в обществе пятидесятидвухлетнего мужчины. Вместе с тем она прекрасно понимала, какую роль Нони играет в жизни Мередита. Ведь отец Мерри вовсе не выглядел стариком, напротив – разговаривал и двигался он задорно, бодро и энергично. И все привыкли считать его энергичным мужчиной и пылким любовником. Однако требования к нему предъявлялись настолько высокие, что Мередит всерьез опасался, что, проснувшись в одно прекрасное утро, поймет, что груз ему уж не по силам. И тогда в один миг рухнут его жизнь и карьера. Все, чему он посвятил себя. Нони была живым доказательством правдивости образов, которые Мередит создавал на киноэкране.
Мерри не думала, что брак отца с Нони продлится достаточно долго. Хотя ее это и не волновало. Она уже убедилась, что счастье капризно и мимолетно, как золотые рыбки, которые продаются в дешевых лавках: девяносто девять из них быстро погибают, а вот сотая толстеет, наливается соками и годами плещется в бассейне.
Интересно, будут ли у них дети? Мерри подумала, что ее отцу это придало бы новые силы. Правда, она с трудом представляла, какая жизнь будет ждать ребенка. Она отставила свой бокал на мраморное пресс-папье, украшавшее стол судьи. Не ей за них решать. Так что и нечего ломать над этим голову.
– Что ж, Артур уже нас ждет, – произнес Мередит. – Спасибо вам, судья.
– Рад был вам помочь, – ответил Нидлмен. – Счастливого путешествия.
Мередит предложил одну согнутую в локте руку Нони, а другую – Мерри. Они вышли от судьи и спустились к машине.
Домой Мерри вернулась в приподнятом настроении. Всю дорогу она не переставая твердила себе, что счастлива. Хотя в глубине души отказывалась в это поверить. Что-то казалось ей неправильным. Словно чего-то недоставало. Она бесцельно мерила шагами гостиную. Потом закурила и тут же заметила, что буквально за минуту до этого зажгла другую сигарету, которая лежала и тлела в пепельнице. Да, что-то явно было неладно.
Она загасила тлеющую сигарету и призадумалась. И тогда ее осенило: Элейн! Ее собственная мать.
Она прекрасно сознавала, что хочет невозможного, но почему-то из-за чуда, свершившегося
С тех самых пор, как Мерри перебралась в Лос-Анджелес, она всячески избегала Элейн. Под предлогом работы и усталости из-за съемок. За все время она позвонила матери всего дважды, причем оба раза натыкалась на довольно прохладный прием. Мерри радовалась, что ей удавалось избегать общения с матерью, но теперь она призадумалась, стоило ли из-за этого радоваться.
Она сняла трубку и набрала номер Элейн. К телефону подошел Лион.
– Здравствуй, Лион. Это Мерри.
– Привет, Мерри, – отозвался он, довольно уныло и безжизненно.
– Я бы хотела заехать к вам сегодня вечером, – сказала Мерри. – Сто лет уже ни тебя, ни мамы не видела.
– Мамы сейчас нет дома. Она вернется примерно через час.
– А что, мне нужен входной билет? – игриво спросила Мерри.
– Наш дом – твой дом, – ответил Лион.
Мерри подумала, что такое довольно странно слышать из уст четырнадцатилетнего подростка. Или же он просто так шутит, подтрунивает над ней.
– Тогда ждите меня через полтора часа, – сказала Мерри и положила трубку.
Остановив «шевроле» перед крыльцом столь знакомого дома, она радостно взбежала по ступенькам и позвонила. Дверь открыл Лион.
При виде брата Мерри пришла в ужас. Она не могла поверить своим глазам.
– Что это за чертовщина? – только и вымолвила она.
Диковинная накидка ярко-оранжевого цвета с развевающимися полами, на ногах плетеные веревочные сандалии. А прическа вообще совершенно невообразимая. Голова подстрижена «под горшок», на макушке выбрита тонзура…
– Оставь туфли на крыльце, пожалуйста, – попросил Лион.
– Почему? – изумилась Мерри. – Что это тебе взбрело в голову?
– Они кожаные.
– Разумеется, они кожаные!
– Я принесу тебе веревочные сандалии.
– Что ты плетешь?
– Или ты предпочитаешь бумажные тапочки?
– Ну, хватит, Лион. Пошутили – и довольно. Или ты всерьез?
– О, да.
Мерри была по-прежнему убеждена, что он притворяется. Конечно же, это розыгрыш. Хорошо, она немного поиграет с ним, так и быть. Сняв туфли, она шагнула вперед, однако Лион преградил ей дорогу.
– Твоя сумочка, – сказал он.
– Что? – Мерри не поверила своим ушам. – Не могу же я оставить сумочку на крыльце. Ее же украдут! К тому же в ней мои сигареты.
– Сигареты тебе не понадобятся. Мы с мамой не выносим табачный запах.
– Господи, о, чем ты говоришь?
– Ну, заходи же, – пригласил Лион.
Она положила сумочку на крыльцо рядом с туфлями и прошла следом за братом в дом. Ее ноздри уловили какой-то странный запах. Мерри несколько раз принюхалась, прежде чем узнала аромат сандаловых благовоний.
В гостиной царил полумрак, и Мерри понадобилось несколько секунд, пока глаза привыкли к приглушенному Свету, исходившему от нескольких свечей, которые мерцали перед развешанными на стене изображениями Христа, Будды, Моисея, Магомета, Конфуция, Зевса, Далай-ламы и Ахура-Мазды. Поразительно, но посередине лба на каждом из ликов находился третий глаз, из которого струились лучи. Ну точь-в-точь как глаза на пирамидах, что изображены на долларовых бумажках.
Элейн вышла из кухни, мило улыбнулась и сказала: