Бесстыдница (Эксгибиционистка)

Саттон Генри

– Стоп! – выкрикнул Кляйнзингер. – Все сначала, пожалуйста.

Они начали заново. На этот раз Мерри удачно избавилась от блузки, но замешкалась, снимая брюки.

– Стоп! – снова оборвал Кляйнзингер. – Я понимаю, что раздеваться в машине неудобно – это и должно казаться неудобным, но не настолько же! Должен быть предел… Попробуйте не раздвигать колени.

Мерри пообещала попробовать.

На третий раз она сумела правильно раздеться, но Кляйнзингер придрался к последней реплике.

– Стоп! Вы словно радуетесь, что он вас настигает. А вы должны казаться

встревоженной, даже напуганной. Когда он разобьется, вам станет его жаль, но старайтесь не думать об этом наперед.

– Сцена 174-В, дубль четвертый.

– Начали!

Дубль пошел насмарку, поскольку Мерри неправильно согнула ноги. Пятый дубль поначалу вроде бы шел неплохо, но потом Кляйнзингер прервал съемку, поскольку ему показалось, что Гарднер выглядит излишне озабоченным.

– Я понимаю, вам надоело. Мисс Хаусман надоело. Всем надоело. Но давайте не будем это показывать – в противном случае зрителям тоже надоест.

Шестой дубль удался, и Мерри с облегчением сняла лифчик. Опустив стекло, она выбросила лифчик из машины. Подхваченный струей воздуха от ветродуйного аппарата, лифчик отлетел назад и вон из кадра.

– Стоп! Снято! – кивнул Кляйнзингер. Костюмерша подала Мерри халатик, который та набросила.

– Ну как? – обратился Кляйнзингер к оператору.

– Трудно сказать, – ответил тот. – Проявим, потом увидим.

– Вам было видно, что грудь накладная?

– Пожалуй, да.

Мерри подошла к ним и остановилась рядом. Кляйнзингер повернулся к ней.

– Послушайте, милая, что вы скажете, если я попрошу вас примерить муляжи меньшего размера?

– Вообще-то мне в них довольно неудобно, – сказала Мерри. Накануне вечером она примеряла их дома и до сих пор помнила, насколько неприятно было намазывать клеем соски. И отдирать эти чертовы муляжи было довольно больно. Мерри чуть замялась, но потом, внезапно решившись, выпалила:

– А я обязана сниматься в них?

– Честно говоря, если бы могли обойтись вообще без них, я был бы только рад, – ответил Кляйнзингер.

– Я тоже не возражаю, – сказала Мерри.

– Прекрасно! Тогда попробуем еще раз, уже без этих накладок.

– Я пойду сниму их, – сказала Мерри.

Она вернулась в гримерную, содрала муляжи, соскоблила с сосков остатки клея и надела бюстгальтер, блузку и брюки.

Недавнее секундное замешательство показалось ей уже нелепым. Она вовсе не стеснялась обнажать грудь перед Кляйнзингером, однако испытывала неловкость, не будучи уверена, что вправе предложить это сама. Не предложить – значило выставить себя перед всеми допотопной ханжой. Осмелившись же на столь решительный шаг, Мерри опасалась, что прослывет развязной бесстыдницей. Помогла же ей решиться реплика Гарднера, который сказал перед съемкой, что, волнуясь, Мерри будет лучше смотреться на экране. Что ж, обнажив грудь, она, возможно, и впрямь будет выглядеть лучше, во всяком случае – искренне. Впрочем, пора уже выбросить эти мысли из головы, решила Мерри.

Она вернулась в машину и сыграла сцену еще раз. Судя по всему, она приняла правильное решение, потому что по окончании седьмого дубля

Кляйнзингер выкрикнул:

– Стоп! Снято! Замечательно!

Подобные комментарии слетали с его уст крайне редко.

– Если вы не возражаете, мы продолжим, не сходя с места, – предложил он. – Давайте теперь снимать через заднее стекло.

Минут пятнадцать, пока переставляли камеру и готовили свет, Мерри сидела в халатике. Место на заднем сиденье тем временем заняла ее дублерша – оператор направлял на нее камеру, выбирая лучшее расстояние и ракурс через видоискатель. Внешне Алиса Бисли совершенно не походила на Мерри – единственное сходство заключалось в оттенке кожи и цвете волос. Рассеянно наблюдая за Алисой, сидевшей в одном бикини, Мерри пришла к выводу, что бюст Алисы попышнее, чем у нее. Впрочем, имеет ли это значение?

Для женщин, конечно, имеет. Мужчинам же, по мнению Мерри, должна нравиться любая грудь, вне зависимости от размеров. Женщины же более привередливы. Собственные груди, например, казались Мерри недостаточно развитыми и слишком близко поставленными. Большую часть времени, во всяком случае за неделю до месячных, они увеличивались и тогда казались Мерри вполне сносными. Даже привлекательными. Но все-таки чересчур близко поставленными. Вот у Мелиссы груди такие четко очерченные, припомнила Мерри, друг от друга отделены плоской ложбинкой, а у Алисы груди хотя и полные, но без лифчика, должно быть, отвисают…

– Все хорошо, – послышался голос Кляйнзингера. – Мерри, прошу вас.

Она заняла свое место на заднем сиденье.

– Всех остальных прошу отойти за линию, – сказал Кляйнзингер.

Очень тактично с его стороны, подумала Мерри. Теперь ей не придется думать о том, что кто-то будет таращиться на ее голые груди. Кляйнзингер же не в счет. Как врач, например. Нет, он слишком тактичен и куда более заботится о ее чувствах, чем любые врачи. Скорее он как ее отец, такой же…

– Камера готова? – крикнул Кляйнзингер, прерывая ее бессвязные мысли.

– Сцена 175. Дубль первый, – возвестил помощник.

– Начали!

Мерри, опираясь коленями о сиденье, приподнялась, чтобы сыщик ее увидел, потом пригнулась и снова выпрямилась. Какая ерунда! Она припомнила вечеринку, когда они все фотографировались голышом, и невольно улыбнулась. Ведь теперь повторялось почти то же самое, только уже на профессиональном уровне. Как на приеме у врача. Нет, не то. Ведь она это делала ради Искусства. Ради Кляйнзингера и ради Искусства. Она игриво улыбнулась сыщику и нырнула за спинку сиденья.

– Стоп! Снято! Большое спасибо, – сказал Кляйнзингер.

Накинув на плечи халатик, Мерри поспешила в гримерную. На площадке приступали к съемкам крупного плана лица Гарднера, наблюдавшего за выходкой Мерри в зеркальце заднего вида. Мерри пока была не нужна.

Странное дело – ей понравилось сниматься обнаженной. Мерри даже стало немного не по себе, настолько ей это понравилось.

В дверь ее гримерной постучали.

– Мисс Хаусман? – окликнул женский голос.

– Да, – отозвалась она.