Бесы пустыни
Шрифт:
Вот в чем мужество, Уха. Вот где благородство, Удад. Вот она, истина, Ахмад.
Знатные, они — кастраты! Ха-ха-ха! Чистые, непорочные. Благородство все — в обрезании…
26
В Сахаре воцарился покой предпоследнего дня творения. Непорочная тишина — неведомое, за которым следует то ли гибель, то ли начало всего. На конце каменного зубца, тянущегося к заколдованному Идинану, стояла одинокая акация — странная, потерянная и несуразная в этих перипетиях дня и ночи, тьмы и неподвижности. Силуэт ее склоненной к земле кроны в свете костра походил на
Огонь негромко потрескивал, пожирая иссохшие кости дерев и только чуть-чуть нарушая установившуюся в округе божественную тишину.
Вот, где-то на юге, со стороны гор, раздался протяжный вой голодного волка.
Он потянул за рукоятку над ножнами — и наружу, из своей тайной норы выползла прожорливая змея. Лесной колдун показался из своего языческого храма. В тусклом, неприглядном на вид лезвии он почувствовал силу заклятья. Заклинания тысячелетия. Крики племен джунглей.
Он сорвал штаны.
Тишина сгустилась. Время словно замерло — ни песчинка не шелохнется. Время можно только почувствовать, его не измеришь разумом. Утраченное время, которое он вечно искал. То время, когда Ева еще была нераздельна с ребром Адама, а Адам не покидал еще лона земли. Время, которое никогда не вернется, если не покончить с той грешной связкой плоти, не вырвать с корнем жилу шайтана, точно так, как вырывают пастухи последнюю зелень в камнях Красной Хамады…
Он опустил колени на мелкие камни. Ноги погрузились в песок и в землю, родившую всех. Он почувствовал утешение, а за ним — прилив смелости. Поднял непокрытую голову вверх, вперил взгляд в темное небо, сжал, что есть силы, колдовскую рукоять. Приблизил жало сказочной алчной змеи к дьявольскому корню, что кружил головы детей адамова племени, делая из них глупых кукол в руке из какого-то бессмысленного ребра!
Он видел звезды. Белые оливки. Собеседники одиноких. Указчики пути вечно блуждающим в Сахаре земной и в Сахаре небесной.
Зажмурил глаза и пустил кровь. Затаив дыхание провел жадным лезвием по горлу шайтана. Вздрогнула земля. Он увидел толпы женщин, одетых в черное. Злая баба потрясала своим стволом, увенчанным медью и бусинами, орала свою благую весть: «Плачь! Плачь, дервиш, ты сегодня — чистый!»
Феи радостно заголосили на заселенном духами Идинане. Потерянная акация нагнулась и волшебным прикосновением уняла боль. Он пополз. Липкая жидкость текла по бедрам. Он схватился обеими руками за глиняный горшок. Пролил. Но дикая сила прибавила ему смелости, он сжал зубы и погрузил рану в обжигающую жидкость.
Он рухнул навзничь.
Вдохнул смешанный запах крови и фараонова масла олив.
Слушал, как голосит красавица-фея на Идинане.
Раздался протяжный, мучительный вой волка.
И дервиш канул во мрак и безмолвие.
Часть вторая
Глава 1. Сосок Земли
Вышли два странника из дому парой,
Много видали, дошли до Сахары.
Первый направил молитву с земли:
«Боже! Кувшин золотой мне пошли!»
Рядом
К Господу он обратился с мольбой:
«Боже, даруй мне кувшинчик с водой!»
В полном безмолвьи Сахара лежала,
Солнечный диск испускал свои жала,
Адское пламя по дюнам бежало…
Первый свалился в песках до заката,
Ткнулся челом в свой кувшинчик из злата —
Душу однако ж, не вынес из ада!
Вышел второй на оазис желанный.
В сердце он вынес глоток долгожданный,
Правая посох держала рука,
В левой — кувшин золотого песка.
Ибрагим аль-Куни, «Легенда».
1
С приходом осени разгорелся конфликт вокруг колодца.
Простонародье вернулось к своим дрязгам, и вождь приказал прекратить возведение защитных устоев. Уха предпринял попытку урезонить вассалов султана и заставить их остановиться, однако, они обратились к оружию и выхватили мечи против его людей. Вождь вмешался в это дело и направил имама посланником к султану Вау. Потом призвал к себе Уху и уединился с ним в палатке. Вечером вернулся имам из своей миссии в Вау, и вождь созвал совещание старейшин.
Уселся вождь возле опорного столба. Справа от него на корточках пристроился имам. На ковриках по кругу примостились шейхи. В дальнем углу засели негры и вассалы и принялись готовить чай.
Снаружи ветер прекратил свои завывания, ограничиваясь тем, что налетал периодически короткими порывами, как будто пытался замолвить словечко, желая побеседовать с прорицателями, сообщить что-то важное на своем не всем понятном языке — некую тайну о причинах своего упорства в налетах на равнину в течение двух последних лет. Действительно, язык ветра вполне доступен пониманию даже детьми — особенно, когда он становится долгосрочным гостем у жителей Сахары.
Имам сделал глоток чаю из стаканчика. Стащил свою ослепительно белую повязку-литам с изогнутого крюком носа — словно клюва коршуна, подтянул его, но он соскользнул на губы. Имам заговорил:
— Он сказал мне, что Вау не останется без стен. Стены — это щит всех городов. А иначе — нет никакой разницы между ними и простыми оазисами Тарги. Города крепки своими стенами, а оазисы открыты Сахаре со всех четырех сторон.
Шейхи украдкой обменялись взглядами. Вождь продолжал чертить пальцем свои символы на песке рядом со столбом.
Имам глотнул чаю и подтянул за ухо свою повязку из тонкой ткани, болтавшуюся вокруг лица, сказал:
— Я ему доложил, что колодец — как вены в нашей жизни, а он мне ответил, что стены не будут стенами, если колодец окажется вне их. Он на себя обет берет, что они предоставят нам возможность утолять жажду, и верблюдов и скотину поить в любое время, и предложил еще вот… отказаться нам, значит, от гордыни нашей и войти в город.