Бесы в погонах
Шрифт:
Мужчины сразу же нашли, где подключается электроснабжение, запустили и оставили прогреваться русскую и финскую секции примыкающей к раздевалке довольно объемистой трехсекционной бани и принялись шарить в баре и доставать из карманов то, что прихватили с собой из кухонного холодильника.
– Так, девочки, – потер ладони Макарыч. – Давайте-ка, пока парилка прогреется, стол накроем.
Женщины принялись заставлять стол всем, что бог послал, потом наскоро перекусили и, чтобы спокойно переодеться, выгнали мужчин на пять минут в спортзал. Макарыч достал из-за пазухи стопку пластиковых
– Ну что, поехали?
– Неделю так пожить, и можно смело на зону идти, – неловко улыбаясь, пошутил Сережа и принял стакан. – Все равно ничего лучше уже не будет.
– Дурак ты, Серый, – покачал головой Макарыч. – Слаще свободы ничего быть не может…
– Разве что власть… – добавил отец Василий и тоже взял пластиковый стаканчик. – Ради нее даже свободой рискуют.
– А власть – это деньги, – рассмеялся своей догадке Санька. – Так что Сережа прав: вот за это за все человек на риск и идет.
– И получает свое, – подытожил Макарыч и начал разливать коньяк по стаканам. – Ну что, братия, причастимся?
Священник поперхнулся и, поймав извиняющийся взгляд Андрея Макаровича, прощающе махнул рукой:
– Говоришь вам, говоришь, а все без толку… Так и норовите богохульство какое вставить!
Когда женщины освободили сауну, мужички достали из бара уже третью бутылку и изрядно так «посидели». И только теперь, оставив женщинам доразбираться с тем, что осталось на столе, побрели в русскую секцию.
Саньку развезло, и он все приставал к Сереже с разговорами «за жизнь» и, уже просидев на полке минут двадцать и отчаянно зевая, спросил:
– Слышь, братан, а с чего это ты в меня стрелял? Неужели простить не мог, что я тебя с поличным взял?
Мужики оторопели: здесь, кроме отца Василия, никто и понятия не имел об этой истории.
– Не понял, – еще сильнее побагровел и так уже красный от выпитого и температуры Пасюк. – Так это что, он тебя на тот свет чуть не отправил?!. А?.. Ну-ка, колитесь до конца!
Сережа как язык проглотил. Он сидел рядом с Санькой, низко опустив голову, и молчал.
– Да не-е… Саша, не может быть! Ты ошибся! – скривив губы, рассмеялся Роман Григорьевич. – Сережа мой и мышь застрелить не сможет! Это какая-то ошибка…
– Ничего не ошибка, – спустился пониже Санька. – Вон, отец Василий может подтвердить. Он священник, врать не станет.
– Это правда? – одновременно выпучили глаза Роман и Макарыч. – Батюшка, это правда?!
Священник кивнул и повернулся к Саньке:
– Ты же его простил… во имя Христово. Зачем старое поминаешь?
– А я и не говорю, что к нему что-то имею, – пожал плечами Санька и спустился еще ниже. – Просто я понять не могу… Зачем? Вот сколько мы уже вместе, и я за ним наблюдаю, – лейтенант повернулся к поникшему Якубову-младшему, – а все понять не могу, почему он на это пошел…
Воцарилась мертвая тишина. Отец Василий смотрел, как сжимаются и разжимаются округлые, красные от жара и напряжения кулаки Андрея Макаровича, и боялся только одного, что тот кинется на Сережу – удержать этого отлитого, судя по весу, из чугуна человека
– Ты же нормальный пацан, – продолжил Санька и спустился еще ниже, к самому полу, – выдержать этот жар он явно не мог. – Не сказать, чтобы крутой, не бандит и даже не хулиган… А на мокрое дело пошел.
– Ну-ка, отвечай, когда тебе предъявляют! – снова затянул свою отцовскую «песнь» Роман Григорьевич. – Я тебя чему учил?!
Отец Василий посмотрел на растерянного Якубова-старшего и вдруг подумал, что вряд ли «яблочко» упало так уж далеко от «яблони» и вряд ли когда-нибудь сам Роман был действительно крутым парнем и жил по понятиям… Ну, отсидел два-три раза, ну, дело свое умом да талантом наладить сумел, но чтобы таким крутым был, какого перед сыном из себя корчит? Вряд ли, не тот у человека калибр. Будь он действительно жестким и крутым, не предавала бы его собственная охрана с такой легкостью… Может, потому Роман и с пацана своего требует того, чего сам никогда не мог…
– Я не хотел, – сглотнул Сережа и придвинулся к совершенно окаменевшему от напряжения Пасюку, подальше от папеньки. – Меня Шнобель заставил…
– Кто?! – хором переспросили все. – Шнобель?!
Шнобель в уголовных кругах был фигурой известной, но, прямо скажем, мелковатой. Вряд ли у кого в Усть-Кудеяре было столько же отсидок, сколько у этого престарелого налетчика. Но ни авторитета, ни денег, ни даже характера у Шнобеля никогда не было – пустой, легковесный человек.
– Он сказал, что от ОБНОНа меня отмажет… – всхлипнул Сережа и, уже не скрываясь, заплакал. – Сказал, что с Мещеряковым поговорит, чтобы меня не дергали…
– Мещеряков? – озадачился Роман. – Это кто такой?
– Начальник ОБНОНа, – сурово пояснил Макарыч. – Че ты не понял? Он же ясно сказал!
– А какое дело начальнику ОБНОНа до моего сына? – испугался Якубов-старший.
– А при том! – взревел Макарыч. – Ты что, до сих пор не знаешь, что твой сынуля на ментов подсадной уткой работает? Да-да, на нас, на ментов! Ты не ослышался!
Роман Григорьевич схватился за сердце и, цепляясь за полки, пополз прочь из сауны. Священник с укоризной посмотрел на Саньку, и тот виновато пожал плечами, мол, извините, я не подумал, что так выйдет…
Проблемы начались, когда Роман Григорьевич посидел в раздевалке и очухался. Новость почти отрезвила его, но именно, что почти…
– Я тебе сколько раз говорил: с мусорами не вяжись! – орал он на замотанного в простыню мокрого то ли от жара, то ли от страха двадцатидвухлетнего сына.
– Я не хотел! – пискляво защищался Сережа. – Они меня заставили!
Потом пошел слезливый рассказ про какие-то папины деньги, угнанную по пьяному делу машину, первый контакт с ментами… Отец Василий только качал головой, переглядывался с Санькой да следил, чтобы в разборки не вмешался Андрей Макарович – тот беспрерывно сновал вокруг якубовского отпрыска и явно ждал момента, когда тот ляпнет что-нибудь лишнее и можно будет с легким сердцем сунуть ему в челюсть.