Без черемухи

Романов Пантелеймон Сергеевич

– - Отчего же она нагреется?
– - скажет дядюшка.-- Нет, матушка, ты уж, пожалуйста, как следует натопи, а то ты, я вижу, хочешь меня заморозить. Ты, должно быть, сердита на меня за что-нибудь?

Он никогда не упустит случая посердить чем-нибудь крестную или напугать ее каким-нибудь подложным письмом, которое сам сочинит, сидя у стола и накрывая листок бумаги газетой, когда кто-нибудь проходит мимо. А потом, аккуратно запечатав, велит Ивану передать его вместе с почтой крестной.

И не жив, чтобы не поссорить

старушек между собою.

Если же он сидит с нами, то не переставая сочиняет нам всякие истории, обманывает нас, ворует у нас наши краски и карандаши и сидит с невинным видом, покуривая папироску, в то время, как мы теряемся в догадках и предположениях о пропаже.

– - Это ваша крестная, должно быть, сцапала,-- скажет дядюшка,-- то-то я видел, она все вертелась тут.

Встает он всегда рано, сам убирает за собою постель, умывается холодной ключевой водой и долго молится богу в зале, а потом пьет чай, наливая себе непременно сам, так как никому не доверяет этого дела, и приносит на свой стол в гостиную.

Не спеша пьет, покуривая папироску, и всегда стакан ставит не прямо на стол, и не на салфеточку, а почему-то на клочок бумажки.

После обеда он около часу отдыхает в спальне на постели крестной и перед сном любит поболтать с нами. На нас же возлагается обязанность будить его к вечернему чаю, и мы всегда с нетерпением ждем, когда часы в столовой будут показывать четыре,-- время вечернего чая.

Ночью дядюшка спит не в спальне, а в гостиной на диване и всегда сам приносит и стелет себе постель. Сначала раскинет и постелет простыню, подоткнет получше края под спинку дивана, потом положит подушку, кулаками вомнет углы внутрь и хлопнет по ней ладонью в знак окончания дела.

После этого приготовит себе папирос на ночь. А после ужина, подставив стул, заведет ключом часы в столовой, почихает в углу и долго молится уже без огня, при свете лампады. Только слышен шепот молитв, усердный стук пальцев о лоб и скрип половиц, когда он становится на колени, и опираясь руками о пол, поднимается с колен.

На третий день после праздников дядюшка сидел в своем кресле и клеил какую-то особенную коробочку для папирос.

Мы с Катей возились в зале на полу над устройством ветряной мельницы, и нам потребовался острый нож.

– - Надо попросить у дядюшки, иначе мы до вечера не кончим эту историю,-- сказала Катя, вставая с пола и отряхая с платьица стружки.

Я выразил сомнение в том, что он даст. Но все-таки мы, оставив разбросанные на полу палки, отправились просить дядюшку одолжить нам нож.

Мы хорошо знали, что дядюшка своих вещей никому не дает. Чего же лучше: этот его ножичек уже сточился весь, и кость на ручке пожелтела от времени, но нам в руки он ни за что его не даст. Можно было надеяться только на какое-нибудь чудо.

Мы подошли к его креслу и изложили свою просьбу, сказав, что нам нужно очинить карандаш. И даже показали

ему карандаш со следами зубов на обратном конце.

Дядюшка прежде всего при нашем приближении спрятал за спину коробочку, которую он клеил, потом молча взял у нас из рук карандаш, остро и тонко очинил его на уголке стола, отдал его нам, потом, не торопясь, смел стружки в руку и отнес их к печке.

Его молчание при этом красноречиво показало, что он мало нам верил. И надо признаться, почти не было случая, когда бы он не отгадал наших истинных намерений.

– - А что, на почту послали?
– - спросил дядюшка, когда мы, переглянувшись по поводу прогоревшего дела, повернулись уходить.

– - Иван поехал,-- сказали мы.

– - Это хорошо,-- сказал дядюшка.-- А не видели ли вы, между прочим, куда ваша крестная припрятала ящичек с папиросами. А то я из-за своей одышки под опеку попал.

Мы сказали, что сидели в спальне в углу за гардеробом и случайно в трещинку увидели, как она поставила его на комод за зеркалом.

– - Да ведь, насколько я знаю, ваша зимняя резиденция за буфетом?

– - Да, но сегодня в столовой протирали пол и нас прогнали оттуда.

– - А, это другое дело. Во всяком случае очень вам благодарен за сообщение,-- сказал дядюшка,-- только не проболтайтесь, а то нам всем влетит.

Он встал и в спадающих с пяток меховых туфлях на цыпочках прошел в спальню, но сейчас же так же на цыпочках вернулся оттуда, грозясь нам и себе пальцем.

– - Вот было попали-то,-- сказал он шепотом.

Оказалось, что крестная была в спальне. Когда она вышла оттуда в спущенных низко на нос очках и с тетрадочкой, в которой, мы знали, она записывает белье, отдаваемое в стирку, дядюшка слегка привстал в кресле, держась руками за ручки и вежливо спросил:

– - Куда вы изволили деть ящик с папиросами?

– - Ну, это мое дело,-- сказала крестная, снимая одной рукой с уха проволочку очков и мотая головой, чтобы отцепить волосы. Не глядя на дядюшку, она положила очки и тетрадочку на камин около аптечки, потом добавила недовольно:

– - И так куришь целыми днями.

– - Тогда я попросил бы вас выдавать мне, сколько нужно по вашему усмотрению,-- сказал дядюшка.

Крестная пошла в спальню и молча принесла ему три папиросы.

Дядюшка галантно поблагодарил ее за такую любезность и, опуская изящным жестом папиросы в боковой кармашек своей теплой ваточной жилетки, посмотрел на нас и незаметно подмигнул в сторону спальни, показывая этим, что источник найден, и он бедствовать не будет.

– - А кто это буфет открыл?
– - послышался голос крестной из столовой.

– - Ваша сестрица, Мария Ивановна, кого-то кормила,-- сейчас же отозвался дядюшка и даже подошел к двери столовой с газетой в руках.

– - Вот испытание-то господь послал,-- сказала крестная и набросилась на вошедшую мать.