Без черемухи
Шрифт:
Проходя по улице, он рассеивался какими-нибудь пустяками: прослеживал подозрительным взглядом беленькую с бубенчиком болонку, бегущую торопливой, озабоченной рысцой, мимоходом заглядывал в открытое окно какого-нибудь дома.
Но когда приходил домой, то опять начиналось тоскливое ощущение пустоты, точно этим переворотом -- шут бы его взял!
– - из него вынули всю душу и всю суть личной жизни.
Федору Иванычу стали приходить мысли о том, что дело совсем не в том, чтобы отказаться от
Походив немножко по комнате и потирая лоб, как будто находясь в затруднении, Федор Иваныч сказал себе:
"Вот что: я совершенно напрасно выкинул подсолнушники. Вреднего в них ничего нет, а они все-таки облегчат хоть немного. Да и все равно никогда не может быть полного воздержания".
После этого Федор Иваныч послал купить подсолнушников.
Но все равно дело от этого почти не изменилось. Он по-прежнему ходил целый день по комнате, томился и не знал, куда себя деть.
Однажды, походив так, Федор Иваныч поправил завернувшийся лист у цветка на окне, потом вздохнул и позвал кухарку.
– - Марья! Пойди сюда!
– - крикнул он.
Марья ходила, вечно высоко подоткнув со всех сторон сарафан. Она отличалась особенно толстыми ногами и такими же "благодатями", как называл дьякон. И Федор Иваныч (грешный человек) иногда, сидя у письменного стола за перепиской мертвых, смотрел украдкой на ноги Марьи, когда она развешивала белье в саду (ноги у нее были видны чуть не выше колен),-- смотрел и, усмехаясь, покачивал головой.
"Вот уж дьякон ни за что бы не утерпел",-- думал Федор Иваныч. У самого же у него была на этот счет некоторая робость и нерешительность. Он только шутил с нею.
– - Ты что сегодня готовила?
– - спросил Федор Иваныч, когда Марья остановилась в дверях и одернула бок сарафана.
– - Уху,-- сказала Марья сиплым, тяжелым голосом, точно ей приходилось делать огромное усилие для того, чтобы выдавить этот звук из себя.
– - Ты перцу, небось, навалила туда, бог знает сколько?
– - сказал как-то осторожно Федор Иваныч, точно с волнением ожидая ответа.
– - Клала,-- сказала неопределенно Марья.
– - Ну вот! А я болен, и мне нельзя с перцем есть.
– - Я его пойду выловлю,-- сказала угрюмо и недовольно Марья, не глядя на хозяина.
– - Зачем, зачем выловить!
– - крикнул с испуганной поспешностью хозяин,-- тебе, дуре, скажи только, ты уж и обрадовалась. Теперь уж дело сделано, раньше бы заботилась и думала о здоровье отца духовного. А то пойдешь грязными лапами по кастрюле лазить.
Марья спрятала под фартук руки.
– - То-то вот... А селедку очистила?..
– - Хозяйка не велела; она говорит -- вам нельзя.
Федор
– - Нельзя... Гм, отчего же мне нельзя? Что же я, по-твоему,-- мальчик, сам не могу рассудить, что мне можно и чего нельзя? Это еще что за опекуны такие!
– - Я не знаю, мне все равно,-- очистить, так очистить.
Федор Иваныч не слушал ее и думал.
– - А ты не говори ей про селедку. Очисть, а не говори.
– - Что ж не говорить-то,-- сказала Марья,-- за обедом все равно вместе будем сидеть, она и отнимет.
– - Да, это, пожалуй, верно. А больше ничего нет?
– - Каша...-- сказала Марья и поперхнулась.
– - Каша!..-- передразнил ее хозяин.-- А нет того, чтобы еще что-нибудь приготовить. Должно быть, тебе н_е_к_о_г_д_а?-- сказал он вдруг, иронически посмотрев на нее, и даже упер руку в бок и погладил бороду, лукавыми, пытливыми глазами глядя на Марью.-- Должно быть, все у ворот стоишь да с кавалерами переглядываешься?
– - Я не переглядываюсь,-- сказала угрюмо Марья и при этом завернула нос к двери.
– - Э! Постой, постой!
– - сказал поспешно Федор Иваныч,-- куда же ты заспешила так сразу? Мне еще нужно сказать...
И Федор Иваныч все так же лукаво глядел на нее.
– - Я, брат, видел, как ты с каким-то трубочистом целовалась, вон и пятно на щеке.
Марья сначала покраснела каким-то бурым цветом, как кирпич, когда на него плеснут водой, потом потянула грязный фартук к глазам, и Федор Иваныч явственно услышал странные звуки, как будто шедшие откуда-то с противоположной стороны, точно тронулась давно немазанная водовозка.
– - Чего же ты?
– - сказал он, струсив.
– - А что же вы плетете... это я около печки... заступиться некому, вот и...
Федор Иваныч, по натуре ненаходчивый, совсем растерялся.
– - Ну, будет, будет, пойди-ка лучше поищи у меня,-- сказал он, зная по опыту, чем успокоить и задобрить Марью, а кстати, и самому провести время до обеда и не думать о прежнем.
Искание, и прежде практиковавшееся, не было необходимостью; оно применялось не вследствие нечистоты о. Федора, потому что жена все-таки изредка гоняла его в баню, а под большие праздники сама мыла ему голову.
В данное время оно заменяло его прежнее, теперь отсутствующее содержание личной жизни.
– - А может быть, тебе некогда искать?
– - сказал Федор Иваныч, когда голова его уже лежала на толстых коленях Марьи.
– - Нет, ничего, поищу.
Трудно сказать, почему, но видно было, что ей это занятие доставляет еще большее удовольствие, чем самому отцу Федору. И когда к ней приходили в гости ее подруги, они всегда располагались в саду под яблонями и по очереди доставляли это удовольствие друг другу.